А. ТОЛСТОЙ
ПРИВОЛЖСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО- САРАТОВ 1977
Рисунки В. Храпуна
желтухин сидел на кустике травы, на припёке, в углу между крыльцом и стеной дома, и с ужасом глядел на подходившего Никиту. Голова у Желтухина была закинута на спину, клюв с жёлтой, во всю длину, полосой лежал на толстом зобу. Весь Желтухин нахохлился, подобрал под живот ноги. Никита нагнулся к нему, он разинул рот, чтобы напугать мальчика. Никита положил его между ладонями. Это был ещё серенький скворец —попытался, должно быть, вылететь из гнезда, но не сдержали неумелые крылья, и он упал и забился в угол, на прижатые к земле листья одуванчика. У Желтухина отчаянно билось сердце. «Ахнуть не успеешь, —думал он, —сейчас слопают». Он сам знал хорошо, как нужно лопать червяков, мух и гусениц.
Мальчик поднёс его ко рту. Желтухин закрыл плёнкой чёрные глаза, сердце запрыгало под перьями. Но Никита только подышал ему на голову и понёс в дом: значит, был сыт и решил съесть Желтухина немного погодя. Александра Леонтьевна, увидев скворца, взяла его так же, как и Никита, в ладони и подышала на головку.
— Совсем ещё маленький, бедняжка, —сказала она,— какой желторотый, Желтухин. Скворца посадили на подоконник раскрытого в сад и затянутого марлей окна. Со стороны комнаты окно тоже до половины занавесили марлей. Желтухин сейчас же забился в угол, стараясь показать, что дёшево не продаст жизнь. Снаружи, за белым дымком марли, шелестели листья, дрались на кусту презренные воробьи —воры, обидчики. С другой стороны, тоже из-за марли, глядел Никита; глаза у него были большие, двигающиеся, непонятные, очаровывающие. «Пропал, пропал»,—думал Желтухин. Но Никита так и не съел его до вечера, только напустил за марлю мух и червяков. «Откармливают, —думал Желтухин
и косился на красного безглазого червяка —он, как змея извивался перед самым носом. —Не стану его есть, червяк ненастоящий, обман».
Солнце опустилось за листья. Серый, сонный свет затягивал глаза, —всё крепче вцеплялся Желтухин коготками в подоконник. Вот глаза ничего уже не видят. Замолкают птицы в саду. Сонно, сладко пахнет сыростью и травой. Всё глубже уходит голова в перья. Нахохлившись сердито —на всякий случай,— Желтухин качнулся немного вперёд, потом на хвост и заснул.
Разбудили его воробьи—безобразничали, дрались на сиреневой ветке. В сереньком свете висели мокрые листья. Сладко, весело, с пощёлкиванием засвистал вдалеке скворец. «Сил нет —есть хочется, даже тошнит»,— подумал Желтухин и увидал червяка, до половины залезшего в щёлку подоконника, подскочил к нему, клюнул за хвост, вытащил, проглотил: «Ничего себе, червяк был вкусный».
Свет становился синее. Запели птицы. И вот сквозь листья на Желтухина упал тёплый яркий луч солнца. «Поживём ещё», —подумал Желтухин и, подскочив, клюнул муху, проглотил.
В это время загремели шаги, подошёл Никита и просунул за марлю огромную руку, разжав пальцы, высыпал на подоконник мух и червяков. Желтухин в ужасе забился* в угол, растопырил крылья, глядел на руку, но она повисла над его головой и убралась за марлю, и на Желтухина снова глядели странные, засасывающие, переливающиеся глаза.
Когда Никита ушел, Желтухин оправился и стал думать : «Значит, он меня не съел, а мог. Значит, он птиц не ест. Ну тогда бояться нечего».
Желтухин сытно покушал, почистил носиком перья, попрыгал вдоль подоконника, глядя на воробьев, высмотрел одного старого, с драным затылком, и начал его дразнить, вертеть головой, пересвистывать: фюють, чилик-чилик, фюють. Воробей рассердился, распушился и с разинутым клювом кинулся к Желтухину,—ткнулся в марлю. «Что, достал? Вот то-то», —подумал Желтухин и вразвалку заходил по подоконнику.
Затем снова появился Никита, просунул руку, на этот раз пустую, и слишком близко поднёс её. Желтухин подпрыгнул, изо всей силы клюнул его в палец, отскочил и приготовился к драке. Но Никита только разинул рот и закричал: ха-ха-ха!
Так прошел день, —бояться бщло нечего, еда хорошая, но скучновато. Желтухин едва дождался сумерек и выспался в эту ночь с удовольствием.
Наутро, поев, он стал выглядывать, как бы выбраться из-за марли. Обошёл всё окошко, но щёлки нигде не было. Тогда он прыгнул к блюдечку и стал пить, —набирал воду в носик, закидывал головку и глотал —по горлу катился шарик.
День был длинный. Никита приносил червяков и чистил гусиным пером подоконник. Потом лысый воробей вздумал подраться с галкой, и она так его ткнула —он камешком нырнул в листья, глядел оттуда ощетинясь.
Прилетала зачем-то сорока под самое окно, трещала, суетилась, трясла хвостом, ничего путного не сделала.
Долго, нежно пела малиновка про горячий солнечный свет, про медовые кашки, —Желтухин даже загрустил, а у самого так клокотало в горлышке, хотелось запеть, —но где, не на окошке же, за сеткой!..
Он опять обошёл подоконник и увидел ужасное животное : оно шло, кралось на мягких коротких лапах, животом ползло по полу. Голова у него была круглая, с редкими усами дыбом, а зелёные глаза, узкие зрачки горели дьявольской злобой. Желтухин даже присел, не шевелился. Кот Василий Васильевич мягко подпрыгнул, впился длинными когтями в край подоконника —глядел сквозь марлю на Желтухина и раскрыл рот... Господи! Во рту, длиннее Желтухиного клюва, торчали клыки... Кот ударил короткой лапой, рванул марлю... У Желтухина нырнуло сердце, отвисли крылья... Но в это время—совсем вовремя — появился Никита, схватил кота за отставшую кожу и швырнул к двери. Василий Васильевич обиженно взвыл и убежал, волоча хвост.
«Сильнее Никиты нет зверя», —думал после этого случая Желтухин. И когда опять подошёл Никита, он дал себя погладить по головке, хотя со страху всё же сел на хвост.
Кончился и этот день. Наутро совсем весёлый Желтухин опять пошёл осматривать помещение и сразу же увидел дыру в том месте, где кот рванул марлю когтем. Желтухин просунул туда голову, осмотрелся, вылез наружу, прыгнул в текучий лёгкий воздух и, мелко-мелко трепеща крылышками, полетел над самым полом.
В дверях он поднялся и во второй комнате, у круглого стола, увидал четырёх людей. Они ели —брали руками большие куски и клали их в рот. Все четверо обернули головы, не двигаясь, глядели на Желтухина. Он понял, что нужно остановиться в воздухе и повернуть назад, но не мог сделать этого трудного на всём лету поворота,—упал на крыло, перевернулся и сел на стол, между вазочкой с ваг и сахарницей... И увидел перед собой Тогда, не раздумывая Желтухин вскочил на вазочку а с неё —на плечо Никиты и сел, нахохлился, даже глаза до половины прикрыл плёнками. Отсидевшись у Никиты на плече, Желтухин вспорхнул под потолок, поймал муху, посидел на фикусе в углу, покружился под люстрой и, проголодавшись, полетел к своему окну, где были приготовлены для него свежие червяки.
Перед вечером Никита поставил на подоконник деревянный домик с крылечком, дверкой и двумя окошечками. Желтухину понравилось, что внутри домика темно, он прыгнул туда, поворочался и заснул.
А той же ночью, в чулане, кот Василий Васильевич, запертый под замок за покушение на разбой, орал хриплым мявом и не хотел даже ловить мышей, —сидел у двери и мяукал так, что самому было неприятно.
Так в доме, кроме кота и ежа, стала жить третья живая душа—Желтухин. Он был очень самостоятельный, умён и предприимчив. Ему нравилось слушать, как разговаривают люди, и когда они садились к столу, он вслушивался, нагнув головку, и выговаривал певучим голоском: «Саша»,-и кланялся. Александра Леонтьевна уверяла, что он кланяется именно ей. Завидев Желтухина, матушка всегда говорила ему: «Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой». Желтухин сейчас же вскакивал матушке на шлейф платья и ехал за ней, очень довольный.
Так прожил он до осени, вырос, покрылся чёрными, отливавшими вороньим крылом перьями, научился хорошо говорить по-русски, почти весь день жил в саду, но в сумерки неизменно возвращался в свой дом на подоконнике. В августе его сманили дикие скворцы в стаю, обучили летать, и когда в саду стали осыпаться листья, Желтухин —чуть зорька —улетел с перелётными птицами за море, в Африку.
19 к.
Алексей Николаевич Толстой ЖЕЛТУХИН
Для младшего школьного возраста
Редактор И. Самсонова Художественный редактор В. Иванов Технический редактор Л. Борисова Корректор Н. Попова
