Из того ли то из города из Мурома,

    Из того села да Карачарова

    Выезжал удаленький дородный добрый молодец.

    Он стоял заутреню во Муроме,

    А й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град.

    Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.

    У того ли города Чернигова

    Нагнано- то силушки черным-черно,

    А й черным-черно, как черна ворона.

    Так пехотою никто тут не прохаживат,

    На добром коне никто тут не проезживат,

    Птица черный ворон не пролетыват,

    Серый зверь да не прорыскиват.

    А подъехал как ко силушке великоей,

    Он как стал-то эту силушку великую,

    Стал конем топтать да стал копьем колоть,

    А й побил он эту силу всю великую.

    Он подъехал-то под славный под Чернигов-град,

    Выходили мужички да тут черниговски

    И отворяли-то ворота во Чернигов-град,

    А й зовут его в Чернигов воеводою.

    Говорит- то им Илья да таковы слова:

    - Ай же мужички да вы черниговски!

    Я не йду к вам во Чернигов воеводою.

    Укажите мне дорожку прямоезжую,

    Прямоезжую да в стольный Киев-град.

    Говорили мужички ему черниговски:

    - Ты, удаленький дородный добрый молодец,

    Ай ты, славный богатырь да святорусский!

    Прямоезжая дорожка заколодела,

    Заколодела дорожка, замуравела.

    А й по той ли по дорожке прямоезжею

    Да й пехотою никто да не прохаживал,

    На добром коне никто да не проезживал.

    Как у той ли то у Грязи-то у Черноей,

    Да у той ли у березы у покляпыя,

    Да у той ли речки у Смородины,

    У того креста у Леванидова

    Сидит Соловей Разбойник на сыром дубу,

    Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын.

    А то свищет Соловей да по-соловьему,

    Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,

    И от его ли то от посвиста соловьего,

    И от его ли то от покрика звериного

    Те все травушки-муравы уплетаются,

    Все лазоревы цветочки осыпаются,

    Темны лесушки к земле все приклоняются, -

    А что есть людей - то все мертвы лежат.

    Прямоезжею дороженькой - пятьсот есть верст,

    А й окольноей дорожкой - цела тысяча.

    Он спустил добра коня да й богатырского,

    Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

    Его добрый конь да богатырский

    С горы на гору стал перескакивать,

    С холмы на холмы стал перамахивать,

    Мелки реченьки, озерка промеж ног пускал.

    Подъезжает он ко речке ко Смородине,

    Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,

    Да ко тою ко березе ко покляпыя,

    К тому славному кресту ко Леванидову.

    Засвистал-то Соловей да по-соловьему,

    Закричал злодей-разбойник по-звериному -

    Так все травушки-муравы уплеталися,

    Да й лазоревы цветочки осыпалися,

    Темны лесушки к земле все приклонилися.

    Его добрый конь да богатырский

    А он на корни да спотыкается -

    А й как старый-от казак да Илья Муромец

    Берет плеточку шелковую в белу руку,

    А он бил коня да по крутым ребрам,

    Говорил- то он, Илья, таковы слова:

    - Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!

    Али ты идти не хошь, али нести не можь?

    Что ты на корни, собака, спотыкаешься?

    Не слыхал ли посвиста соловьего,

    Не слыхал ли покрика звериного,

    Не видал ли ты ударов богатырскиих?

    А й тут старыя казак да Илья Муромец

    Да берет- то он свой тугой лук разрывчатый,

    Во свои берет во белы он во ручушки.

    Он тетивочку шелковеньку натягивал,

    А он стрелочку каленую накладывал,

    Он стрелил в того-то Соловья Разбойника,

    Ему выбил право око со косицею,

    Он спустил-то Соловья да на сыру землю,

    Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,

    Он повез его по славну по чисту полю,

    Мимо гнездышка повез да соловьиного.

    Во том гнездышке да соловьиноем

    А случилось быть да и три дочери,

    А й три дочери его любимыих.

    Больша дочка - эта смотрит во окошечко косявчато,

    Говорит она да таковы слова:

    - Едет-то наш батюшка чистым полем,

    А сидит- то на добром коне,

    А везет он мужичища-деревенщину

    Да у правого у стремени прикована.

    Поглядела как другая дочь любимая,

    Говорила- то она да таковы слова:

    - Едет батюшка раздольицем чистым полем,

    Да й везет он мужичища-деревенщину

    Да й ко правому ко стремени прикована, -

    Поглядела его меньша дочь любимая,

    Говорила- то она да таковы слова:

    - Едет мужичище-деревенщина,

    Да й сидит мужик он на добром коне,

    Да й везет-то наша батюшка у стремени,

    У булатного у стремени прикована -

    Ему выбито-то право око со косицею.

    Говорила- то й она да таковы слова:

    - А й же мужевья наши любимые!

    Вы берите-ко рогатины звериные,

    Да бегите-ко в раздольице чисто поле,

    Да вы бейте мужичища-деревенщину!

    Эти мужевья да их любимые,

    Зятевья- то есть да соловьиные,

    Похватали как рогатины звериные,

    Да и бежали-то они да й во чисто поле

    Ко тому ли к мужичище-деревенщине,

    Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.

    Говорит им Соловей Разбойник Одихмантьев сын:

    - Ай же зятевья мои любимые!

    Побросайте-ка рогатины звериные,

    Вы зовите мужика да деревенщину,

    В свое гнездышко зовите соловьиное,

    Да кормите его ествушкой сахарною,

    Да вы пойте его питьецом медвяныим,

    Да й дарите ему дары драгоценные!

    Эти зятевья да соловьиные

    Побросали-то рогатины звериные,

    А й зовут мужика да й деревенщину

    Во то гнездышко да соловьиное.

    Да й мужик-то деревенщина не слушался,

    А он едет-то по славному чисту полю

    Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.

    Он приехал-то во славный стольный Киев-град

    А ко славному ко князю на широкий двор.

    А й Владимир-князь он вышел со божьей церкви,

    Он пришел в палату белокаменну,

    Во столовую свою во горенку,

    Он сел есть да пить да хлеба кушати,

    Хлеба кушати да пообедати.

    А й тут старыя казак да Илья Муромец

    Становил коня да посередь двора,

    Сам идет он во палаты белокаменны.

    Проходил он во столовую во горенку,

    На пяту он дверь-то поразмахивал*.

    Крест- от клал он по-писаному,

    Вел поклоны по-ученому,

    На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,

    Самому князю Владимиру в особину,

    Еще всем его князьям он подколенныим.

    Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:

    - Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный добрый молодец,

    Тебя как- то, молодца, да именем зовут,

    Величают, удалого, по отечеству?

    Говорил- то старыя казак да Илья Муромец:

    - Есть я с славного из города из Мурома,

    Из того села да Карачарова,

    Есть я старыя казак да Илья Муромец,

    Илья Муромец да сын Иванович.

    Говорит ему Владимир таковы слова:

    - Ай же старыя казак да Илья Муромец!

    Да й давно ли ты повыехал из Мурома

    И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град?

    Говорил Илья он таковы слова:

    - Ай ты славныя Владимир стольно-киевский!

    Я стоял заутреню христосскую во Муроме,

    А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град,

    То моя дорожка призамешкалась.

    А я ехал- то дорожкой прямоезжею,

    Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град,

    Ехал мимо эту Грязь да мимо Черную,

    Мимо славну реченьку Смородину,

    Мимо славную березу ту покляпую,

    Мимо славный ехал Леванидов крест.

    Говорил ему Владимир таковы слова:

    - Ай же мужичища-деревенщина,

    Во глазах, мужик, да подлыгаешься,

    Во глазах, мужик, да насмехаешься!

    Как у славного у города Чернигова

    Нагнано тут силы много множество -

    То пехотою никто да не прохаживал

    И на добром коне никто да не проезживал,

    Туда серый зверь да нз прорыскивал,

    Птица черный ворон не пролетывал.

    А й у той ли то у Грязи-то у Черноей,

    Да у славноей у речки у Смородины,

    А й у той ли у березы у покляпыя,

    У того креста у Леванидова

    Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын.

    То как свищет Соловей да по-соловьему,

    Как кричит злодей-разбойник по-звериному -

    То все травушки-муравы уплетаются,

    А лазоревы цветочки прочь осыпаются,

    Темны лесушки к земле все приклоняются,

    А что есть людей - то все мертвы лежат.

    Говорил ему Илья да таковы слова:

    - Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!

    Соловей Разбойник на твоем дворе.

    Ему выбито ведь право око со косицею,

    И он ко стремени булатному прикованный.

    То Владимир-князь-от стольно-киевский

    Он скорешенько вставал да на резвы ножки,

    Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

    То он шапочку соболью на одно ушко,

    Он выходит-то на свой-то на широкий двор

    Посмотреть на Соловья Разбойника.

    Говорил- то ведь Владимир-князь да таковы слова:

    - Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,

    Закричи- тко ты, собака, по-звериному.

    Говорил- то Соловей ему Разбойник Одихмантьев сын:

    - Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,

    А не вас- то я хочу да и послушати.

    Я обедал- то у старого казака Ильи Муромца,

    Да его хочу-то я послушати.

    Говорил- то как Владимир-князь да стольно-киевский.

    - Ай же старыя казак ты Илья Муромец!

    Прикажи- тко засвистать ты Соловья да й по-соловьему,

    Прикажи- тко закричать да по-звериному.

    Говорил Илья да таковы слова:

    - Ай же Соловей Разбойник Одихмантьев сын!

    Засвищи- тко ты во полсвиста соловьего,

    Закричи- тко ты во полкрика звериного.

    Говорил- то ему Соловой Разбойник Одихмантьев сын:

    - Ай же старыя казак ты Илья Муромец!

    Мои раночки кровавы запечатались,

    Да не ходят-то мои уста сахарные,

    Не могу я засвистать да й по-соловьему,

    Закричать-то не могу я по-звериному.

    А й вели- тко князю ты Владимиру

    Налить чару мне да зелена вина.

    Я повыпью-то как чару зелена вина -

    Мои раночки кровавы поразойдутся,

    Да й уста мои сахарны порасходятся,

    Да тогда я засвищу да по-соловьему,

    Да тогда я закричу да по-звериному.

    Говорил Илья тут князю он Владимиру:

    - Ты, Владимир-князь да стольно-киевский,

    Ты поди в свою столовую во горенку,

    Наливай- то чару зелена вина.

    Ты не малую стопу - да полтора ведра,

    Подноси- тко к Соловью к Разбойнику. -

    То Владимир-князь да стольно-киевский,

    Он скоренько шел в столову свою горенку,

    Наливал он чару зелена вина,

    Да не малу он стопу - да полтора ведра,

    Разводил медами он стоялыми,

    Приносил- то он ко Соловью Разбойнику.

    Соловей Разбойник Одихмантьев сын

    Принял чарочку от князя он одной ручкой,

    Выпил чарочку ту Соловей одним духом.

    Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

    Закричал Разбойник по-звериному -

    Маковки на теремах покривились,

    А околенки во теремах рассыпались.

    От него, от посвиста соловьего,

    А что есть-то людушек - так все мертвы лежат,

    А Владимир-князь-от стольно-киевский

    Куньей шубонькой он укрывается.

    А й тут старый-от казак да Илья Муромец,

    Он скорешенько садился на добра коня,

    А й он вез-то Соловья да во чисто поле,

    И он срубил ему да буйну голову.

    Говорил Илья да таковы слова:

    - Тебе полно-тко свистать да по-соловьему,

    Тебе полно-тко кричать да по-звериному,

    Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей,

    Тебе полно-тко вдовить да жен молодыих,

    Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек!

    А тут Соловью ему й славу поют,

    А й славу поют ему век по веку!

    Как Владимир-князь да стольно-киевский

    Поразгневался на старого казака Илью Муромца,

    Засадил его во погреб во холодный

    Да на три года поры-времени.

    А у славного у князя у Владимира

    Была дочь да одинакая.

    Она видит - это дело есть немалое,

    А что посадил Владимир-князь да стольно-киевский

    Старого казака Илью Муромца

    В тот во погреб во холодный,

    А он мог бы постоять один за веру, за отечество,

    Мог бы постоять один за Киев- град,

    Мог бы постоять один за церкви за соборные,

    Мог бы поберечь он князя да Владимира,

    Мог бы поберечь Апраксу-королевичну.

    Приказала сделать да ключи поддельные,

    Положила- то людей да патаенныих,

    Приказала-то на погреб на холодный

    Да снести перины да подушечки пуховые,

    Одеяла приказала снести теплые,

    Она яствушку поставить да хорошую

    И одежду сменять с ново на ново

    Тому старому казаку Илье Муромцу,

    А Владимир-князь про то не ведает.

    Воспылал- то тут собака Калин-царь на Киев гряд,

    И хочет он разорить да стольный Киев-град,

    Чернедь- мужичков он всех повырубить,

    Божьи церкви все на дым спустить,

    Князю- то Владимиру да голову срубить

    Да со той Апраксой-королевичной.

    Посылает- то собака Калин-царь посланника,

    А посланника во стольный Киев-град,

    И дает ему он грамоту посыльную,

    И посланнику-то он наказывал:

    - Как поедешь ты во стольный Киев-град,

    Будешь ты, посланник, в стольном во Киеве

    Да у славного у князя у Владимира,

    Будешь на его на широком дворе,

    И сойдешь как тут ты со добра коня,

    Да й спускай коня ты на посыльный двор,

    Сам поди- тко во палату белокаменну.

    Да й пройдешь палатой белокаменной,

    Да й войдешь в его столовую во горенку.

    На пяту ты дверь да поразмахивай,

    Подходи- ка ты ко столику к дубовому.

    Становись-ка супротив князя Владимира,

    Полагай- ка грамоту на золот стол,

    Говори- тко князю ты Владимиру:

    " Ты, Владимир-князь да стольно-киевский,

    Ты бери- тко грамоту посыльную

    Да смотри, что в грамоте написано,

    Да смотри, что в грамоте да напечатано.

    Очищай- ко ты все улички стрелецкие,

    Все великие дворы да княженецкие.

    По всему- то городу по Киеву

    А по всем по улицам широкиим,

    Да по всем-то переулкам княженецкиим

    Наставь сладких хмельныих напиточков,

    Чтоб стояли бочка о бочку близко поблизку,

    Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину

    Со своими-то войсками со великими

    Во твоем во городе во Киеве".

    То Владимир-князь да стольно-киевский

    Брал- то книгу он посыльную,

    Да и грамоту ту распечатывал

    И смотрел, что в грамоте написано,

    И смотрел, что в грамоте да напечатано:

    А что велено очистить улицы стрелецкие

    И большие дворы княженецкие

    Да наставить сладких хмельныих напиточков

    А по всем по улицам широкиим

    Да по всем переулкам княженецкиим.

    Тут Владимир-князь да стольно-киевский

    Видит - есть это дело немалое,

    А немало дело-то - великое.

    А садился-то Владимир-князь да на червленый стул

    Да писал- то ведь он грамоту повинную:

    "Ай же ты, собака да и Калин-царь!

    Дай- ка мне ты поры-времячка на три года,

    На три года дай и на три месяца,

    На три месяца да еще на три дня

    Мне очистить улицы стрелецкие,

    Все великие дворы да княженецкие,

    Накурить мне сладкиих хмельных напиточков

    Да й поставить по всему-то городу по Киеву,

    Да й по всем по улицам широкиим,

    По всем славным переулкам княжецкиим".

    Отсылает эту грамоту повинную,

    Отсылает ко собаке царю Калину.

    А й собака тот да Калин-царь

    Дал ему он поры времячка на три года,

    На три года и на три месяца,

    На три месяца да еще на три дня.

    Еще день за день как и дождь дождит,

    А неделя за неделей как река бежит -

    Прошло поры-времячка да три года,

    А три года да три месяца,

    А три месяца да еще три-то дня.

    Тут подъехал ведь собака Калин-царь,

    Он подъехал вбдь под Киев-град

    Со своими со войсками со великими.

    Тут Владимир-князь да стольно-киевский

    Он по горенке да стал похаживать,

    С ясных очушек он ронит слезы ведь горючие,

    Шелковым платком князь утирается,

    Говорит Владимир-князь да таковы слова:

    - Нет жива-то старого казака Ильи Муромца,

    Некому стоять теперь за веру, за отечество,

    Некому стоять за церкви ведь за божий,

    Некому стоять-то ведь за Киев-град,

    Да ведь некому сберечь князя Владимира

    Да и той Апраксы-королевичны!

    Говорит ему любима дочь да таковы слова:

    - Ай ты, батюшка Владимир-князь наш стольно-киевский!

    Ведь есть жив-то старыя казак да Илья Муромец,

    Ведь он жив на погребе холодноем.

    Тут Владимир-князь-от стольно-киевский

    Он скорешенько берет да золоты ключи

    Да идет на погреб на холодный,

    Отмыкает он скоренько погреб да холодный

    Да подходит ко решеткам ко железныим,

    Разорил- то он решетки да железные -

    Да там старыя казак да Илья Муромец.

    Он во погребе сидит-то, сам не старится,

    Там перинушки-подушечки пуховые,

    Одеяла снесены там теплые,

    Яствушка поставлена хорошая,

    А одежица на нем да живет сменная.

    Он берет его за ручушки за белые,

    За его за перстни за злаченые,

    Выводил его со погреба холодного,

    Приводил его в палату белокаменну,

    Становил- то он Илью да супротив себя,

    Целовал в уста сахарные,

    Заводил его за столики дубовые,

    Да садил Илью-то он подле себя

    И кормил его да яствушкой сахарнею,

    Да поил- то питьицем медвяныим,

    И говорил-то он Илье да таковы слова:

    - Ай же старыя казак да Илья Муромец!

    Наш- то Киев-град нынь да в полону стоит.

    Обошел собака Калин-царь наш Киев-град

    Со своими со войсками со великими.

    А постой- ка ты за веру, за отечество,

    И постой- ка ты за славный Киев-град,

    Да постой за матушки божьи церкви,

    Да постой-ка ты за князя за Владимира,

    Да постой-ка за Апраксу-королевичну!

    Так тут старыя казак да Илья Муромец

    Выходит он со палаты белокаменной,

    Шел по городу он да по Киеву,

    Заходил в свою палату белокаменну

    Да спросил-то как он паробка любимого.

    Шел со паробком да со любимыим

    А на свой на славный на широкий двор,

    Заходил он во конюшенку в стоялую,

    Посмотрел добра коня он богатырского

    Говорил Илья да таковы слова:

    - Ай же ты, мой паробок любимый,

    Верный ты слуга мой безызменныи,

    Хорошо держал моего коня ты богатырского!-

    Целовал его он во уста сахарные,

    Выводил добра коня с конюшенки стоялый

    А й на тот же славный на широкий двор.

    А й тут старыя казак да Илья Муромец

    Стал добра коня тут он заседлывать.

    На коня накладывает потничек,

    А на потничек накладывает войлочек -

    Потничек он клал да ведь шелковенький,

    А на потничек подкладывал подпотничек,

    На подпотничек седелко клал черкасское,

    А черкасское седелышко недержано,

    И подтягивал двенадцать подпругов шелковыих,

    И шпенечики он втягивал булатные,

    А стремяночки покладывал булатные,

    Пряжечки покладывал он красна золота,

    Да не для красы-угожества -

    Ради крепости все богатырскоей:

    Еще подпруги шелковы тянутся, да они не рвутся,

    Да булат- железо гнется -не ломается,

    Пряжечки- то красна золота,

    Они мокнут, да не ржавеют.

    И садился тут Илья да на добра коня,

    Брал с собой доспехи крепки богатырские:

    Во- первых, брал палицу булатную,

    Во- вторых, копье брал мурзамецкое,

    А еще брал саблю свою острую,

    Еще брал шалыгу подорожную,

    И поехал он из города из Киева.

    Выехал Илья да во чисто поле,

    И подъехал он ко войскам ко татарскиим

    Посмотреть на войска на татарские.

    Нагнано- то силы много множество.

    Как от покрика от человечьего,

    Как от ржанья лошадиного

    Унывает сердце человеческо.

    Тут старыя казак да Илья Муромец

    Он поехал по раздольицу чисту полю,

    Не мог конца-краю силушке наехати.

    Он повыскочил на гору на высокую,

    Посмотрел на все на три, четыре стороны,

    Посмотрел на силушку татарскую -

    Конца- краю силе насмотреть не мог.

    И повыскочил он на гору на другую,

    Посмотрел на все на три, четыре стороны -

    Конца- краю силе насмотреть не мог.

    Он спустился с той горы да со высокия,

    Да он ехал по раздольицу чисту полю

    И повыскочил на третью гору на высокую,

    Посмотрел-то под восточную ведь сторону.

    Насмотрел он под восточной стороной,

    Насмотрел он там шатры белы,

    И у белыих шатров-то кони богатырские.

    Он спустился с той горы высокий

    И поехал по раздольицу чисту полю.

    Приезжал Илья к шатрам ко белыим,

    Как сходил Илья да со добра коня.

    Да у тех шатров у белыих

    А там стоят кони богатырские,

    У того ли полотна стоят у белого,

    Они зоблят-то пшену да белоярову*.

    Говорит Илья да таковы слова:

    - Поотведать мне-ка счастия великого.-

    Он накинул поводы шелковые

    На добра коня на богатырского

    Да спустил коня ко полотну ко белому:

    - А й допустят ли то кони богатырские

    Моего коня да богатырского

    Ко тому ли полотну ко белому

    Позобать пшену да белоярову?

    Его добрый конь идет-то грудью к полотну,

    А идет зобать пшену да белоярову.

    Старый казак да Илья Муромец

    А идет он да во бел шатер.

    Приходит Илья Муромец во бел шатер -

    В том белом шатре двенадцать-то богатырей,

    И богатыри все святорусские.

    Они сели хлеба-соли кушати,

    А и сели- то они да пообедати.

    Говорил Илья да таковы слова:

    - Хлеб да соль, богатыри да святорусские,

    А й крестный ты мой батюшка

    А й Самсон да ты Самойлович!

    Говорит ему да крестный батюшка:

    - А й поди ты, крестничек любимыя,

    Старыя казак да Илья Муромец,

    А садись- ко с нами пообедати.

    И он встал ли да на резвы ноги,

    С Ильей Муромцем да поздоровались,

    Поздоровались они да целовалися,

    Посадили Илью Муромца да за единый стол

    Хлеба- соли да покушати.

    Их двенадцать-то богатырей,

    Илья Муромец - да он тринадцатый.

    Они попили, поели, пообедали,

    Выходили из-за стола из-за дубового,

    Они господу богу помолилися.

    Говорил им старыя казак да Илья Муромец:

    - Крестный ты мой батюшка Самсон Самойлович,

    И вы, русские могучие богатыри!

    Вы седлайте-тко добрых коней,

    А й садитесь вы да на добрых коней,

    Поезжайте-тко да во раздольице чисто поле,

    А й под тот под славный стольный Киев-град,

    Как под нашим-то под городом под Киевом

    А стоит собака Калин-царь,

    А стоит со войсками со великими,

    Разорить хочет он стольный Киев-град,

    Чернедь- мужиков он всех повырубить,

    Божьи церкви все на дым спустить,

    Князю- то Владимиру да со Апраксой-королсвичной

    Он срубить-то хочет буйны головы.

    Вы постойте-ка за веру, за отечество,

    Вы постойте-тко за славный стольный Киев-град,

    Вы постойте-тко за церкви те за божий,

    Вы поберегите-тко князя Владимира

    И со той Апраксой-королевичной!-

    Говорит ему Самсон Самойлович:

    - Ай же крестничек ты мой любимыий,

    Старыя казак да Илья Муромец!

    А й не будем мы да и коней седлать,

    И не будем мы садиться на добрых коней,

    Не поедем мы во славно во чисто поле,

    Да не будем мы стоять за веру, за отечество,

    Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,

    Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,

    Да не будем мы беречь князя Владимира

    Да еще с Апраксой-королевичной:

    У него ведь есте много да князей-бояр -

    Кормит их и поит, да и жалует,

    Ничего нам нет от князя от Владимира.-

    Говорит- то старыя казак Илья Муромец:

    - Ай же ты, мой крестный батюшка,

    Ай Самсон да ты Самойлович!

    Это дело у нас будет нехорошее,

    Как собака Калин-царь он разорит да Киев-град,

    Да он чернедь-мужиков-то всех повырубит…

    Говорит ему Самсон Самойлович:

    - Ай же крестничек ты мой любимыий,

    Старыя казак да Илья Муромец!

    А й не будем мы да и коней седлать,

    И не будем мы садиться на добрых коней,

    Не поедем мы во славно во чисто поле…

    Да не будем мы беречь князя Владимира

    Да еще с Апраксой-королевичной:

    У него ведь много есть князей-бояр -

    Кормит их и поит, да и жалует,

    Ничего нам нет от князя от Владимира.

    А й тут старыя казак да Илья Муромец,

    Он тут видит, что дело ему не полюби,

    А й выходит-то Илья да со бела шатра,

    Приходил к добру коню да богатырскому,

    Брал его за поводы шелковые,

    Отводил от полотна от белого,

    А от той пшены от белояровой.

    Да садился Илья на добра коня,

    То он ехал по раздольицу чисту полю.

    И подъехал он ко войскам ко татарскиим.

    Не ясен сокол да напускает на гусей, на лебедей

    Да на малых перелетных серых утушек -

    Напускается богатырь святорусския

    А на тую ли на силу на татарскую.

    Он спустил коня да богатырского

    Да поехал ли по той по силушке татарскоей.

    Стал он силушку конем топтать,

    Стал конем топтать, копьем колоть,

    Стал он бить ту силушку великую -

    А он силу бьет, будто траву косит.

    Его добрый конь да богатырския

    Испровещился языком человеческим:

    - Ай же славный богатырь святорусский!

    Хоть ты наступил на силу на великую,

    Не побить тебе той силушки великий:

    Нагнано у собаки царя Калина,

    Нагнано той силы много множество.

    И у него есть сильные богатыри,

    Поляницы есть удалые;

    У него, собаки царя Калина,

    Сделано- то ведь три подкопа да глубокие

    Да во славном раздольице чистом поле.

    Когда будешь ездить по тому раздольицу чисту полю,

    Будешь бито-то силу ту великую;

    Так просядем мы в подкопы во глубокие -

    Так из первыих подкопов я повыскочу

    Да тебя оттуда я повыздану;

    Как просядем мы в подкопы-то во другие -

    И оттуда я повыскочу,

    И тебя оттуда я повыздану;

    Еще в третий подкопы во глубокие -

    А ведь тут-то я повыскочу

    Да тебя оттуда не повыздану:

    Ты останешься в подкопах во глубокиих.

    Еще старыя казак да Илья Муромец,

    Ему дело- то ведь не слюбилося.

    И берет он плетку шелкову в белы руки,

    А он бьет кот да по крутым ребоам,

    Говорил он коню таковы слова.

    - Ай же ты, собачище изменное!

    Я тебя кормлю, пою да и улаживаю,

    А ты хочешь меня оставить во чистом поле

    Да во тех подкопах во глубокиих!-

    И поехал Илья по раздольицу чисту полю

    Во тую во силушку великую,

    Стал конем топтать да и копьем колоть,

    И он бьет-то силу, как траву косит,

    - У Ильи-то сила не уменьшится.

    Он просел в подкопы во глубокие -

    Его добрый конь да сам повыскочил,

    Он повыскочил, Илью с собой повызданул.

    Он пустил коня да богатырского

    По тому раздольицу чисту полю

    Во тую во силушку великую,

    Стал конем топтать да и копьем колоть.

    Он и бьет-то силу, как траву косит,-

    У Ильи- то сила меньше ведь не ставится,

    На добром коне сидит Илья, не старится.

    Он просел с конем да богатырскиим,

    Он попал в подкопы-то во другие -

    Его добрый конь да сам повыскочил

    Да Илью с собой повызданул.

    Он пустил коня да богатырского

    По тому раздольицу чисту полю

    Во тую во силушку великую,

    Стал конем топтать да и копьем колоть

    И он бьет-то силу, как траву косит,-

    У Ильи- то сила меньше ведь не ставится,

    На добром коне сидит Илья, не старится.

    Он попал в подкопы-то во третий,

    Он просел с конем в подкопы-то глубокие,

    Его добрый конь да богатырский

    Еще с третиих подкопов он повыскочил

    Да оттуль Ильи он не повызданул.

    Соскользнул Илья да со добра коня.

    И остался он в подкопе во глубокоем.

    Да пришли татары-то поганые,

    Да хотели захватить они добра коня.

    Его конь- то богатырский

    Не сдался им во белы руки -

    Убежал- то добрый конь да во чисто поле.

    Тут пришли татары-то поганые,

    Нападали на старого казака Илью Муромца,

    А й сковали ему ножки резвые

    И связали ему ручки белые.

    Говорили- то татары таковы слова:

    - Отрубить ему да буйную головушку!

    Говорят ины татары таковы слова:

    - Ай не надо рубить ему буйной головы -

    Мы сведем Илью к собаке царю Калину,

    Что он хочет, то над ним да сделает.

    Повели Илью да по чисту полю

    А ко тем палаткам полотняныим.

    Приводили ко палатке полотняноей,

    Привели его к собаке царю Калину.

    Становили супротив собаки царя Калина,

    Говорили татары таковы слова:

    - Ай же ты, собака да наш Калин-царь!

    Захватили мы да старого казака Илью Муромца

    Да во тех-то подкопах во глубокиих

    И привели к тебе, к собаке царю Калину,

    Что ты знаешь, то над ним и делаешь!

    Тут собака Калин-царь говорил Илье да таковы слова:

    - Ай ты, старый казак да Илья Муромец!

    Молодой щенок да напустил на силу на великую,

    Тебе где- то одному побить силу мою великую!

    Вы раскуйте-тко да ножки резвые,

    Развяжите-тко Илье да ручки белые.

    И расковали ему ножки резвые,

    Развязали ему ручки белые.

    Говорил собака Калин-царь да таковы слова:

    - Ай же старыя казак да Илья Муромец!

    Да садись-ка ты со мной а за единый стол,

    Ешь- ка яствушку мою сахарную,

    Да и пей- ка мои питьица медвяные,

    И одень- ко ты мою одежу драгоценную,

    И держи- тко мою золоту казну,

    Золоту казну держи по надобью -

    Не служи- тко ты князю Владимиру,

    Да служи- тко ты собаке царю Калину.-

    Говорил Илья да таковы слова:

    - А й не сяду я с тобою да за единый стол,

    И не буду есть твоих яствушек сахарниих,

    И не буду пить твоих питьицев медвяныих,

    И не буду носить твоей одежи драгоценный,

    И не буду держать твоей бессчетной золотой казны,

    И не буду служить тебе, собаке царю Калину.

    Еще буду служить я за веру, за отечество,

    А й буду стоять за стольный за Киев-град,

    А буду стоять за князя за Владимира

    И со той Апраксой-королевичной.

    Тут старый казак да Илья Муромец

    Он выходит со палатки полотняноей

    Да ушел в раздольице чисто поле.

    Да теснить стали его татары-то поганые,

    Хотят обневолить они старого казака Илью Муромца,

    А у старого казака Ильи Муромца

    При себе да не случилось-то доспехов крепкиих,

    Нечем- то ему с татарами да попротивиться.

    Старыя казак Илья Муромец Видит он - дело немалое.

    Да схватил татарина он за ноги,

    Так стал татарином помахивать,

    Стал он бить татар татарином -

    Й от него татары стали бегати.

    И прошел он сквозь всю силушку татарскую.

    Вышел он в раздольице чисто поле,

    Да он бросил-то татарина да в сторону.

    То идет он по раздольицу чисту полю,

    При себе- то нет коня да богатырского,

    При себе- то нет доспехов крепкиих.

    Засвистал в свисток Илья он богатырский -

    Услыхал его добрый конь во чистом поле,

    Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.

    Еще старыя казак да Илья Муромец

    Как садился он да на добра коня

    И поехал по раздольицу чисту полю,

    Выскочил он на гору на высокую,

    Посмотрел-то он под восточную под сторону -

    А й под той ли под восточной под сторонушкой,

    А й у тех ли у шатров у белыих

    Стоят добры кони богатырские.

    А тут старый-то казак да Илья Муромец

    Опустился он да со добра коня,

    Брал свой тугой лук разрывчатый в белы ручки,

    Натянул тетивочку шелковеньку,

    Наложил он стрелочку каленую,

    И он спускал ту стрелочку во бел шатер.

    Говорил Илья да таковы слова:

    - А лети-тко, стрелочка каленая,

    - А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,

    Да сними- тко крышу со бела шатра,

    Да пади- тко, стрелка, на белы груди

    К моему ко батюшке ко крестному,

    Проскользни-тко по груди ты по белыя,

    Сделай- ко царапину да маленьку,

    Маленьку царапинку да невеликую.

    Он и спит там, прохлаждается,

    А мне здесь-то одному да мало можется.

    Й он спустил как эту тетивочку шелковую,

    Да спустил он эту стрелочку каленую,

    Да просвистнула как эта стрелочка каленая

    Да во тот во славный во бел шатер,

    Она сняла крышу со бела шатра,

    Пала она, стрелка, на белы груди

    Ко тому ли то Самсону ко Самойловичу,

    По белой груди ведь стрелочка скользнула-то,

    Сделала она царапинку-то маленьку.

    А й тут славныя богатырь святорусския

    А й Самсон-то ведь Самойлович

    Пробудился-то Самсон от крепка сна,

    Пораскинул свои очи ясные -

    Да как снята крыша со бела шатра,

    Пролетела стрелка по белой груди.

    Она царапинку сделала да по белой груди.

    Й он скорешенько стал на резвы ноги.

    Говорил Самсон да таковы слова:

    - Ай же славные мои богатыри вы святорусские,

    Вы скорешенько седлайте-тко добрых коней,

    Да садитесь-тко вы на добрых коней!

    Мне от крестничка да от любимого

    Прилетели-то подарочки да нелюбимые -

    Долетела стрелочка каленая

    Через мой-то славный бел шатер,

    Она крышу сняла ведь да со бела шатра,

    Проскользнула стрелка по белой груди,

    Она царапинку дала по белой груди,

    Только малу царапинку дала, невеликую:

    Пригодился мне, Самсону, крест на вороте -

    Крест на вороте шести пудов.

    Кабы не был крест да на моей груди,

    Оторвала бы мне буйну голову.

    Тут богатыри все святорусские

    Скоро ведь седлали да добрых коней,

    И садились молодцы да на добрых коней

    И поехали раздольицем чистым полем

    Ко тому ко городу ко Киеву,

    Ко тем они силам ко татарскиим.

    А со той горы да со высокии

    Усмотрел ли старыя казак да Илья Муромец,

    А что едут ведь богатыри чистым полем,

    А что едут ведь да на добрых конях.

    И спустился он с горы высокии,

    И подъехал он к богатырям ко святорусскиим -

    Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый,

    И приехали они ко силушке татарскоей,

    Припустили коней богатырскиих,

    Стали бить-то силушку татарскую,

    Притоптали тут всю силушку великую

    И приехали к палатке полотняноей.

    А сидит собака Калин-царь в палатке полотняноей.

    Говорят- то как богатыри да святорусские:

    - А срубить-то буйную головушку

    А тому собаке царю Калину.

    Говорил старой казак да Илья Муромец:

    - А почто рубить ему да буйную головушку?

    Мы свеземте-тко его во стольный Киев-град

    Да й ко славному ко князю ко Владимиру.

    Привезли его, собаку царя Калина,

    А во тот во славный Киев-град

    Да ко славному ко князю ко Владимиру,

    Привели его в палату белокаменну

    Да ко славному ко князю ко Владимиру.

    Тут Владимир-князь да стольно-киевский

    Он берет собаку за белы руки

    И садил его за столики дубовые,

    Кормил его яствушкой сахарною

    Да поил- то питьицем медвяныим.

    Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:

    - Ай же ты, Владимир-князь да стольно-киевский,

    Не сруби- тко мне да буйной головы!

    Мы напишем промеж собой записи великие:

    Буду тебе платить дани век и по веку

    А тебе- то, князю, я, Владимиру!

    А тут той старинке и славу поют,

    А по тыих мест старинка и покончилась.

    Добрынюшке-то матушка говаривала,

    Да и Никитичу-то матушка наказывала:

    - Ты не езди-ка далече во чисто поле,

    На тую гору да сорочинскую,

    Не топчи- ка младыих змеенышей,

    Ты не выручай-ка полонов да русскиих,

    Не купайся, Добрыня во Пучай-реке,

    Та Пучай- река очень свирепая,

    А середняя-то струйка как огонь сечет!

    А Добрыня своей матушки не слушался.

    Как он едет далече во чисто поле,

    А на тую на гору сорочинскую,

    Потоптал он младыих змеенышей,

    А й повыручил он полонов да русскиих.

    Богатырско его сердце распотелося,

    Распотелось сердце, нажаделося -

    Он приправил своего добра коня,

    Он добра коня да ко Пучай-реке,

    Он слезал, Добрыня, со добра коня,

    Да снимал Добрыня платье цветное,

    Да забрел за струечку за первую,

    Да он забрел за струечку за среднюю

    И сам говорил да таковы слова:

    - Мне, Добрынюшке матушка говаривала,

    Мне, Никитичу, маменька и наказывала:

    Что не езди-ка далече во чисто поле,

    На тую гору па сорочинскую,

    Не топчи- ка младыих змеенышей,

    А не выручай полонов да русскиих,

    И не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,

    Но Пучай- река очень свирепая,

    А середняя-то струйка как огонь сечет!

    А Пучай- река -она кротка-смирна,

    Она будто лужа-то дождевая!

    Не успел Добрыня словца смолвити -

    Ветра нет, да тучу нанесло,

    Тучи нет, да будто дождь дождит,

    А й дождя-то нет, да только гром гремит,

    Гром гремит да свищет молния -

    А как летит Змеище Горынище

    О тыех двенадцати о хоботах.

    А Добрыня той Змеи не приужахнется.

    Говорит Змея ему проклятая:

    - Ты теперича, Добрыня, во моих руках!

    Захочу - тебя, Добрыня, теперь потоплю,

    Захочу - тебя, Добрыня, теперь съем-сожру,

    Захочу - тебя, Добрыня, в хобота возьму,

    В хобота возьму, Добрыня, во нору снесу!

    Припадает Змея как ко быстрой реке,

    А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был:

    Он нырнет на бережок на тамошний,

    Он нырнет на бережок на здешниий.

    А нет у Добрынюшки добра коня,

    Да нет у Добрыни платьев цветныих -

    Только- то лежит один пухов колпак,

    Да насыпан тот колпак да земли греческой,

    По весу тот колпак да в целых три пуда.

    Как ухватил он колпак да земли греческой*,

    Он шибнет во Змею да во проклятую -

    Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов.

    Тут упала-то Змея да во ковыль-траву,

    Добрынюшка на ножку он был поверток,

    Он скочил на змеиные да груди белые.

    На кресте-то у Добрыни был булатный нож -

    Он ведь хочет распластать ей груди белые.

    А Змея Добрыне ему взмолилася:

    - Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинич!

    Мы положим с тобой заповедь великую:

    Тебе не ездити далече во чисто поле,

    На тую на гору сорочинскую,

    Не топтать больше младыих змеенышей,

    А не выручать полонов да русскиих,

    Не купаться ти, Добрыне, во Пучай-реке.

    И мне не летать да на святую Русь,

    Не носить людей мне больше русскиих,

    Не копить мне полонов да русскиих.

    Он повыпустил Змею как с-под колен своих -

    Поднялась Змея да вверх под облако.

    Случилось ей лететь да мимо Киев-града.

    Увидала она Князеву племянницу,

    Молоду Забаву дочь Потятичну,

    Идучи по улице по широкоей.

    Тут припадает Змея да ко сырой земле,

    Захватила она Князеву племянницу,

    Унесла в нору да во глубокую.

    Тогда солнышко Владимир стольно-киевский

    А он по три дня да тут былиц кликал**,

    А былиц кликал да славных рыцарей:

    - Кто бы мог съездить далече во чисто поле,

    На тую на гору сорочинскую,

    Сходить в нору да во глубокую,

    А достать мою, князеву, племянницу,

    Молоду Забаву дочь Потятичну?

    Говорил Алешенька Левонтьевич:

    - Ах ты, солнышко Владимир стольно-киевский

    Ты накинь-ка эту службу да великую

    На того Добрыню на Никитича

    У него ведь со Змеею заповедь положена,

    Что ей не летать да на святую Русь,

    А ему не ездить далече во чисто поле,

    Не топтать-то младыих змеенышей

    Да не выручать полонов да русскиих.

    Так возьмет он Князеву племянницу,

    Молоду Забаву дочь Потятичну,

    Без бою, без драки-кроволития. -

    Тут солнышко Владимир стольно-киевский

    Как накинул эту службу да великую

    На того Добрыню на Никитича -

    Ему съездить далече во чисто поле

    И достать ему Князеву племянницу,

    Молоду Забаву дочь Потятичну.

    Он пошел домой, Добрыня, закручинился,

    Закручинился Добрыня, запечалился.

    Встречает государыня да родна матушка,

    Та честна вдова Офимья Александровна:

    - Ты эй, рожено мое дитятко,

    Молодой Добрыня сын Никитинец!

    Ты что с пиру идешь не весел-де?

    Знать, что место было ти не по чину,

    Знать, чарой на пиру тебя приобнесли

    Аль дурак над тобою насмеялся-де?

    Говорил Добрыня сын Никитинец:

    - Ты эй, государыня да родна матушка,

    Ты честна вдова Офимья Александровна!

    Место было мне-ка по чину,

    Чарой на пиру меня не обнесли,

    Да дурак- то надо мной не насмеялся ведь,

    А накинул службу да великую

    А то солнышко Владимир стольно-киевский,

    Что съездить далече во чисто поле,

    На тую гору да на высокую,

    Мне сходить в нору да во глубокую,

    Мне достать-то Князеву племянницу,

    Молоду Забаву дочь Потятичну.

    Говорит Добрыне родна матушка,

    Честна вдова Офимья Александровна:

    - Ложись-ка спать да рано с вечера,

    Так утро будет очень мудрое -

    Мудренее утро будет оно вечера.

    Он вставал по утрушку ранешенько,

    Умывается да он белешенько,

    Снаряжается он хорошохонько.

    Да йдет на конюшню на стоялую,

    А берет в руки узду он да тесьмяную,

    А берет он дедушкова да ведь добра коня

    Он поил Бурка питьем медвяныим,

    Он кормил пшеной да белояровой,

    Он седлал Бурка в седелышко черкасское,

    Он потнички да клал на спинушку,

    Он на потнички да кладет войлочки,

    Клал на войлочки черкасское седелышко,

    Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов,

    Он тринадцатый-то клал да ради крепости,

    Чтобы добрый конь-то с-под седла не выскочил,

    Добра молодца в чистом поле не вырутил.

    Подпруги были шелковые,

    А шпеньки у подпруг все булатные,

    Пряжки у седла да красна золота -

    Тот да шелк не рвется, да булат не трется,

    Красно золото не ржавеет,

    Молодец- то на коне сидит да сам не стареет.

    Поезжал Добрыня сын Никитинец,

    На прощанье ему матушка да плетку подала,

    Сама говорила таковы слова:

    - Как будешь далече во чистом поле,

    На тыи горы да на высокия,

    Потопчешь младыих змеенышей,

    Повыручишь полонов да русскиих,

    Как тыи- то младые змееныши

    Подточат у Бурка как они щеточки,

    Что не сможет больше Бурушко поскакивать,

    А змеенышей от ног да он отряхивать,

    Ты возьми-ка эту плеточку шелковую,

    А ты бей Бурка да промежу ноги,

    Промежу ноги да промежу уши,

    Промежу ноги да межу задние,-

    Станет твой Бурушко поскакивать,

    А змеенышей от ног да он отряхивать -

    Ты притопчешь всех да до единого.

    Как будет он далече во чистом поле,

    На тыи горы да на высокия,

    Потоптал он младыих змеенышей.

    Как тыи ли младые змееныши

    Подточили у Бурка как они щеточки,

    Что не может больше Бурушко поскакивать,

    Змеенышей от ног да он отряхивать.

    Тут молодой Добрыня сын Никитинец

    Берет он плеточку шелковую,

    Он бьет Бурка да промежу уши,

    Промежу уши да промежу ноги,

    Промежу ноги межу задние.

    Тут стал его Бурушко поскакивать,

    А змеенышей от ног да он отряхивать,

    Притоптал он всех да до единого.

    Выходила как Змея она проклятая

    Из тыи норы да из глубокия,

    Сама говорит да таковы слова:

    - Ах ты, эй, Добрынюшка Никитинец!

    Ты, знать, порушил свою заповедь.

    Зачем стоптал младыих змеенышей,

    Почто выручал полоны да русские?

    Говорил Добрыня сын Никитинец:

    - Ах ты, эй, Змея да ты проклятая!

    Черт ли тя нес да через Киев-град,

    Ты зачем взяла Князеву племянницу,

    Молоду Забаву дочь Потятичну?

    Ты отдай же мне-ка Князеву племянницу

    Без боя, без драки- кроволития.

    Тогда Змея она проклятая

    Говорила- то Добрыне да Никитичу:

    - Не отдам я тебе князевой племянницы

    Без боя, без драки-кроволития!

    Заводила она бой-драку великую.

    Они дрались со Змеею тут трои сутки,

    Но не мог Добрыня Змею перебить.

    Хочет тут Добрыня от Змеи отстать -

    Как с небес Добрыне ему глас гласит:

    - Молодой Добрыня сын Никитинец!

    Дрался со Змеею ты трои сутки,

    Подерись со Змеей еще три часа:

    Ты побьешь Змею да ю, проклятую!

    Он подрался со Змеею еще три часа,

    Он побил Змею да ю, проклятую,-

    Та Змея, она кровью пошла.

    Стоял у Змеи он тут трои сутки,

    А не мог Добрыня крови переждать.

    Хотел Добрыня от крови отстать,

    Но с небес Добрыне опять глас гласит:

    - Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинец!

    Стоял у крови ты тут трои сутки -

    Постой у крови да еще три часа,

    Бери свое копье да мурзамецкое

    И бей копьем да во сыру землю,

    Сам копью да приговаривай:

    "Расступись-ка, матушка сыра земля,

    На четыре расступись да ты на четверти!

    Ты пожри- ка эту кровь да всю змеиную!"

    Расступилась тогда матушка сыра земля,

    Пожрала она кровь да всю змеиную.

    Тогда Добрыня во нору пошел.

    Во тыи в норы да во глубокие,

    Там сидит сорок царей, сорок царевичей,

    Сорок королей да королевичей,

    А простой-то силы - той и сметы нет.

    Тогда Добрынюшка Никитинец

    Говорил- то он царям да он царевичам

    И тем королям да королевичам:

    - Вы идите нынь туда, откель принесены.

    А ты, молода Забава дочь Потятична,-

    Для тебя я эдак теперь странствовал -

    Ты поедем-ка ко граду ко Киеву

    А й ко ласковому князю ко Владимиру.

    И повез молоду Забаву дочь Потятичну.

    Во стольном городе во Киеве,

    А у ласкового князя у Владимира,

    Заводился у князя почестный пир

    А на многи князя, на бояра

    И на все поляницы удалые.

    Все на пиру напивалися,

    Все на пиру наедалися,

    Все на пиру да пьяны-веселы.

    Говорит Владимир стольно-киевский:

    - Ай же вы князи мои, бояра,

    Сильные могучие богатыри!

    А кого мы пошлем в Золоту Орду

    Выправлять-то даней-выходов

    А за старые года, за новые -

    За двенадцать лет.

    А Алешу Поповича нам послать,

    Так он, молодец, холост, не женат:

    Он с девушками загуляется,

    С молодушками он да забалуется.

    А пошлемте мы Добрынюшку Никитича:

    Он молодец женат, не холост,

    Он и съездит нынь в Золоту Орду,

    Выправит дани-выходы

    Да за двенадцать лет.

    Написали Добрыне Никитичу посольный лист.

    А приходит Добрынюшка Никитинич к своей матушке,

    А к честной вдове Амельфе Тимофеевне,

    Просит у ней прощеньица-благословеньица:

    - Свет государыня, моя матушка!

    Дай ты мне прощение-благословеньице

    Ехать- то мне в Золоту Орду,

    Выправлять-то дани-выходы за двенадцать лет.

    Остается у Добрыни молода жена,

    Молода жена, любима семья,

    Молода Настасья Микулична.

    Поезжат Добрыня, сам наказыват:

    - Уж ты ай же моя молода жена,

    Молода жена, любима семья,

    Жди- тко Добрыню с чиста поля меня три года.

    Как не буду я с чиста поля да перво три года,

    Ты еще меня жди да и друго три года.

    Как не буду я с чиста поля да друго три года,

    Да ты еще меня жди да третье три года.

    Как не буду я с чиста поля да третье три года,

    А там ты хоть вдовой живи, а хоть замуж поди,

    Хоть за князя поди, хоть за боярина,

    А хоть за сильного поди ты за богатыря.

    А только не ходи ты за смелого Алешу Поповича,

    Смелый Алеша Попович мне крестовый брат,

    А крестовый брат паче родного.

    Как видели-то молодца седучнсь,

    А не видели удалого поедучись.

    Да прошло тому времечка девять лет,

    А не видать-то Добрыни из чиста поля.

    А как стал-то ходить князь Владимир свататься

    Да на молодой Настасье Микуличне

    А за смелого Алешу Поповича:

    - А ты с-добра не пойдешь, Настасья Микулична,

    Так я тебя возьму в портомойницы,

    Так я тебя возьму еще в постельницы,

    Так я тебя возьму еще в коровницы.

    - Ах ты, солнышко Владимир стольно-киевский!

    Ты еще прожди-тко три года.

    Как не будет Добрыня четверто три года,

    Так я пойду за смелого Алешу за Поповича.

    Да прошло тому времени двенадцать лет,

    Не видать, не видать Добрынюшки с чиста поля.

    Ай тут пошла Настасья Микулична

    Да за смелого Алешу Поповича.

    Да пошли они пировать-столовать к князю Владимиру.

    Ажно мало и по мало из чиста поля

    Наезжал удалой дородный добрый молодец.

    А сам на коне быв ясен сокол,

    А конь тот под ним будто лютый зверь.

    Приезжает ко двору да ко Добрынину -

    Приходит Добрыня Никитич тут

    В дом тот Добрыниный.

    Он крест тот кладет по-писаному,

    Да поклон тот ведет по-ученому,

    Поклон ведет да сам здравствует:

    - Да ты здравствуй, Добрынина матушка!

    Я вчера с твоим Добрынюшкой разъехался,

    Он велел подать гусли скоморошные,

    Он велел подать платья скоморошьии,

    Он велел подать дубинку скоморошьюю,

    Да идти мне ко князю Владимиру да на почестен пир.

    Говорит тут Добрынина матушка:

    - Отойди прочь, детина засельщина,

    Ты засельщина детина, деревенщина!

    Как ходят старухи кошельницы,

    Только носят вести недобрые:

    Что лежит убит Добрынюшка в чистом поле,

    Головой лежит Добрыня ко Пучай-реке,

    Резвыми ножками Добрыня во чисто поле,

    Скрозь его скрозь кудри скрозь желтые

    Проросла тут трава муравая,

    На траве расцвели цветочки лазуревы,

    Как его- то теперь молода жена,

    Молода жена, любима семья,

    Да выходит-то за смелого Алешу за Поповича.

    Он ей и говорит-то второй након:

    - Да ты здравствуй ли, Добрынина матушка,

    Ты честна вдова Амельфа Тимофеевна!

    Я вчера с твоим Добрынюшкой разъехался.

    Он велел подать гусли скоморошные,

    Он велел подать платья скоморошьии,

    Он велел подать дубинку скоморошьюю

    Да идти мне к князю Владимиру да на почестен пир.

    - Отойди прочь, детина засельщина!

    Кабы было живо мое красное солнышко,

    Молодой тот Добрынюшка Никитинич,

    Не дошло бы те, невеже, насмехатися,

    Уж не стало моего красного солнышка,

    Да не что мне делать с платьями скоморошьими,

    Да не что мне делать с гуслями скоморошьими,

    Да не что мне делать с дубинкой скоморошьею.

    Тут- то ходила в погреба глубоки,

    Принесла она платья скоморошьии,

    Приносила гуселышки яровчаты,

    Принесла она дубину скоморошьюю.

    Тут накрутился молодой скоморошинко,

    Удалый добрый молодец,

    Да пошел он к князю Владимиру на почестный пир.

    Приходил он во гридню столовую,

    Он крест тот кладет по-писаному,

    Да поклон ведет по-ученому,

    Он кланяется да поклоняется

    Да на все на четыре на стороны.

    Он кланяется там и здравствует:

    - Здравствуй, солнышко Владимир стольно-киевский,

    Да со многими с князьями и со боярами,

    Да со русскими могучими богатырями,

    Да со своей-то с душечкой со княгиней со Апраксией!

    Говорит ему князь Владимир стольно-киевский:

    - Да ты поди-тко, молода скоморошинка!

    А все тыи места у нас нынь заняты,

    Да только местечка немножечко

    На одной- то печке на муравленой.

    Да тут скочил молода скоморошинка

    А на тую- ту печку на муравлену.

    Заиграл он в гуселушки яровчаты.

    Он первую завел от Киева до Еросолима,

    Он другу завел от Еросолима да до Царяграда,

    А все пошли напевки-то Добрынины.

    Ай тут- то князь Владимир распотешился,

    Говорит он молодой скоморошинке:

    - Подь-тко сюды, молода скоморошинка!

    А я тебе дам теперь три места:

    А первое- то место подле меня,

    А другое место опротив меня,

    Третьее противо княгини Настасьи Микуличны.

    А тут- то молода скоморошинка

    Садился он в скамейку дубовую,

    Да противо Настасьи Микуличны.

    А тут- то Настасья Микулична

    Наливала она чару зелена вина в полтора ведра

    Да турий тот рог меду сладкого,

    Подносила она Добрынюшке Никитичу.

    А й тут- то Добрынюшка Никитинич

    Да брал он чару зелена вина в полтора ведра,

    А брал он чару единой рукой,

    Выпивал он чару на единый дух,

    Да й турий рог выпил меду сладкого,

    Да спускал он в чару перстень злаченый,

    Которым перстнем с ней обручался он.

    Да говорит он Настасье Микуличне:

    - Ты гляди-тко, Настасья Микулична,

    Во чару гляди-тко злаченую.

    Как поглядела Настасья Микулична

    В тую чару золоченую,

    Взяла в руки злачен перстень.

    Говорит тут Настасья Микулична:

    - Да не тот муж - который подле меня сидит,

    А тот мой муж - который противо меня сидит.

    А тут- то Добрыня Никитинич,

    Да скочил Добрыня на резвы ноги,

    Да брал Алешу за желты кудри,

    Да он выдергивал из-за стола из-за дубового,

    А стал он по гридне потаскивать,

    Да стал он Алеше приговаривать:

    - Не дивую я разуму женскому,

    Да дивую я ти, смелый Алеша Попович ты,

    А ты- то, Алешенька, да мне крестовый брат*.

    Да еще тебе дивую, старый ты

    Князь Владимир стольно-киевский!

    А сколько я те делал выслуг-то великиих,

    А ты все, Владимир, надо мной надсмехаешься.

    Да теперь я выправил из Золотой Орды,

    Выправил дани и выходы

    За старые годы, за новые.

    Везут тебе три телеги ордынские:

    Три телеги злата и серебра.

    Тут он взял свою молоду жену,

    Молоду жену, любиму семью,

    Да повел Добрыня к своей матушке.

    Да тут ли Алешенька Попович тот,

    Да ходит по гридне окоракою,

    А сам ходит приговаривает:

    - Да всяк-то на сем свете женится,

    Да не всякому женитьба удавается.

    А только Алешенька женат бывал.

    Из славного Ростова красна города

    Как два ясные сокола вылетывали -

    Выезжали два могучие богатыря:

    Что по имени Алешенька Попович млад

    А со молодым Якимом Ивановичем.

    Они ездят, богатыри, плечо о плечо,

    Стремено в стремено богатырское.

    Они ездили-гуляли по чисту полю,

    Ничего они в чистом поле не наезживали,

    Не видели они птицы перелетныя,

    Не видали они зверя рыскучего.

    Только в чистом поле наехали -

    Лежат три дороги широкие,

    Промежу тех дорог лежит горюч камень,

    А на камени подпись подписана.

    Взговорит Алеша Попович млад:

    - А и ты, братец Яким Иванович,

    В грамоте поученый человек,

    Посмотри на камени подписи,

    Что на камени подписано.

    И скочил Яким со добра коня,

    Посмотрел на камени подписи

    Расписаны дороги широкие

    Первая дорога в Муром лежит,

    Другая дорога - в Чернигов-град.

    Третья - ко городу ко Киеву,

    Ко ласкову князю Владимиру.

    Говорил тут Яким Иванович:

    - А и братец Алеша Попович млад,

    Которой дорогой изволишь ехать?

    Говорил ему Алеша Попович млад:

    - Лучше нам ехать ко городу ко Киеву,

    Ко ласковому князю Владимиру -

    В те поры поворотили добрых коней

    И поехали они ко городу ко Киеву…

    А и будут они в городе Киеве

    На княженецком дворе,

    Скочили со добрых коней,

    Привязали к дубовым столбам,

    Пошли во светлы гридни,

    Молятся спасову образу

    И бьют челом, поклоняются

    Князю Владимиру и княгине Апраксеевне

    И на все четыре стороны.

    Говорил им ласковый Владимир-князь:

    - Гой вы еси*, добры молодцы!

    Скажитеся, как вас по имени зовут -

    А по имени вам можно место дать,

    По изотчеству можно пожаловать.

    Говорит тут Алеша Попович млад:

    - Меня, государь, зовут Алешею Поповичем,

    Из города Ростова, сын старого попа соборного.

    В те поры Владимир-князь обрадовался,

    Говорил таковы слова:

    - Гой еси, Алеша Попович млад!

    По отечеству садися в большое место, в передний уголок

    В другое место богатырское,

    В дубову скамью против меня,

    В третье место, куда сам захошь.

    Не садился Алеша в место большее

    И не садился в дубову скамью -

    Сел он со своим товарищем на палатный брус.

    Мало время позамешкавши,

    Несут Тугарина Змеевича

    На той доске красна золота

    Двенадцать могучих богатырей,

    Сажали в место большее,

    И подле него сидела княгиня Апраксеевна.

    Тут повары были догадливы -

    Понесли яства сахарные ипитья медвяные,

    А питья все заморские,

    Стали тут пить-есть, прохлаждатися.

    А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест,

    По целой ковриге за щеку мечет -

    Те ковриги монастырские,

    И нечестно Тугарин питья пьет -

    По целой чаше охлестывает,

    Которая чаша в полтретья ведра.

    И говорит в те поры Алеша Попович млад:

    - Гой еси ты, ласковый государь Владимир-князь!

    Что у тебя за болван пришел?

    Что за дурак неотесанный?

    Нечестно у князя за столом сидит,

    Княгиню он, собака, целует во уста сахарные,

    Тебе, князю, насмехается.

    А у моего сударя-батюшки

    Была собачища старая,

    Насилу по подстолью таскалася,

    И костью та собака подавилася -

    Взял ее за хвост, да под гору махнул.

    От меня Тугарину то же будет!-

    Тугарин почернел, как осенняя ночь,

    Алеша Попович стал как светел месяц.

    И опять в те поры повары были догадливы -

    Носят яства сахарные и принесли лебедушку белую,

    И ту рушала княгиня лебедь белую**,

    Обрезала рученьку левую,

    Завернула рукавцем, под стол опустила,

    Говорила таковы слова:

    - Гой еси вы, княгини-боярыни!

    Либо мне резать лебедь белую,

    Либо смотреть на мил живот,

    На молода Тугарина Змеевича!

    Он, взявши, Тугарин, лебедь белую,

    Всю вдруг проглотил,

    Еще ту ковригу монастырскую.

    Говорит Алеша на палатном брусу:

    - Гой еси, ласковый государь Владимир-князь!

    Что у тебя за болван сидит?

    Что за дурак неотесанный?

    Нечестно за столом сидит,

    Нечестно хлеба с солью ест -

    По целой ковриге за щеку мечет

    И целу лебедушку вдруг проглотил.

    У моего сударя-батюшки,

    Федора, попа ростовского,

    Была коровища старая,

    Насилу по двору таскалася,

    Забиласяна поварню к поварам,

    Выпила чан браги пресныя,

    От того она и лопнула.

    Взял за хвост, да под гору махнул.

    От меня Тугарину то же будет!

    Тугарин потемнел, как осенняя ночь,

    Выдернул кинжалище булатное,

    Бросил в Алешу Поповича.

    Алеша на то-то верток был,

    Не мог Тугарин попасть в него.

    Подхватил кинжалище Яким Иванович,

    Говорил Алеше Поповичу:

    - Сам ли бросаешь в него или мне велишь?

    - Нет, я сам не бросаю и тебе не велю!

    Заутра с ним переведаюсь.

    Бьюсь я с ним о велик заклад -

    Не о ста рублях, не о тысяче,

    А бьюсь о своей буйной голове.-

    В те поры князья и бояра

    Скочили на резвы ноги

    И все за Тугарина поруки держат:

    Князья кладут по сто рублей,

    Бояре по пятьдесят, крестьяне по пяти рублей;

    Тут же случилися гости купеческие -

    Три корабля свои подписывают

    Под Тугарина Змеевича,

    Всякие товары заморские,

    Которы стоят на быстром Днепре.

    А за Алешу подписывал владыка черниговский.

    В те поры Тугарин взвился и вон ушел,

    Садился на своего добра коня,

    Поднялся на бумажных крыльях по поднебесью летать

    Скочила княгиня Апраксеевна на резвы ноги,

    Стала пенять Алеше Поповичу:

    - Деревенщина ты, засельщина!

    Не дал посидеть другу милому!

    В те поры Алеша не слушался,

    Взвился с товарищем и вон пошел,

    Садилися на добрых коней,

    Поехали ко Сафат-реке,

    Поставили белы шатры,

    Стали опочив держать,

    Коней отпустили в зелены луга.

    Тут Алеша всю ночь не спал,

    Молился богу со слезами:

    - Создай, боже,тучу грозную,

    А й тучу- то с градом-дождя!

    Алешины молитвы доходчивы -

    Дает господь бог тучу с градом-дождя.

    Замочило Тугарину крылья бумажные,

    Падает Тугарин, как собака, на сыру землю.

    Приходил Яким Иванович,

    Сказал Алеше Поповичу,

    Что видел Тугарина на сырой земле.

    И скоро Алеша наряжается,

    Садился на добра коня,

    Взял одну сабельку острую

    И поехал к Тугарину Змеевичу.

    Увидел Тугарин Змеевич Алешу Поповича,

    Заревел зычным голосом:

    - Гой еси, Алеша Попович млад!

    Хошь ли, я тебя огнем спалю,

    Хошь ли, Алеша, конем стопчу,

    Али тебя, Алеша, копьем заколю?

    Говорил ему Алеша Попович млад:

    - Гой ты еси, Тугарин Змеевич млад.

    Бился ты со мной о велик заклад

    Биться- драться един на един,

    А за тобою ноне силы - сметы нет.-

    Оглянется Тугарин назад себя -

    В те поры Алеша подскочил, ему голову срубил.

    И пала голова на сыру землю, как пивной котел.

    Алеша скочил со добра коня,

    Отвязал чембур от добра коня,

    И проколол уши у головы Тугарина Змеевича,

    И привязал к добру коню,

    Ипривез в Киев-град на княженецкий двор,

    Бросил середи двора княженецкого.

    И увидел Алешу Владимир-князь,

    Повел во светлы гридни,

    Сажал за убраны столы;

    Тут для Алеши и стол пошел.

    Сколько время покушавши,

    Говорил Владимир-князь:

    - Гой еси, Алеша Попович млад!

    Час ты мне свет дал.

    Пожалуй, ты живи в Киеве,

    Служи мне, князю Владимиру,

    Долюби тебя пожалую.

    В те поры Алеша Попович млад

    Князя не ослушался,

    Стал служить верой и правдою.

    А княгиня говорила Алеше Поповичу:

    - Деревенщина ты, засельщина!

    Разлучил меня с другом милыим,

    С молодым Змеем Тугаретином!…

    То старина, то и деяние.

    В стольном городе во Киеве

    У славного князя Владимира

    Было пированье - почестный пир,

    Было столованье - почестный стол

    На многи князи, бояра,

    И на русские могучие богатыри,

    И на гости богатые.

    Будет день в половина дня,

    Будет пир во полупире;

    Владимир- князь распотешился,

    По светлой гридне похаживает,

    Таковы слова поговаривает:

    - Гой еси, князи и бояра

    И все русские могучие богатыри!

    Есть ли в Киеве таков человек,

    Кто б похвалился на триста жеребцов,

    На триста жеребцов и на три жеребца похваленые

    Сив жеребец, да кологрив жеребец,

    И который полонян Воронко во Большой Орде,-

    Полонил Илья Муромец сын Иванович

    Как у молода Тугарина Змеевича;

    Из Киева бежать до Чернигова

    Два девяносто-то мерных верст,

    Промеж обедней и заутренею?

    Как бы большой за меньшого хоронится,

    От меньшого ему тут, князю, ответу нету.

    Из того стола княженецкого,

    Из той скамьи богатырския

    Выступается Иван - гостиный сын;

    И скочил на свое место богатырское,

    Да кричит он, Иван, зычным голосом:

    - Гой еси ты, сударь ласковый Владимир-князь!

    Нет у тебя в Киеве охотников

    А и быть перед князем невольником!

    Я похвалюсь на триста жеребцов

    И на три жеребца похваленые

    А сив жеребец, да кологрив жеребец,

    Да третей жеребец полонян Воронко,

    Да который полонян во Большой Орде,-

    Полонил Илья Муромец сын Иванович

    Как у молода Тугарина Змеевича,

    Ехать дорога не ближняя,

    И скакать из Киева до Черигова

    Два девяноста-то мерных верст,

    Промежу обедни и заутрени,

    Ускоки давать кониные,

    Что выметывать раздолья широкие,

    А бьюсь я, Иван, о велик заклад,

    Не о ста рублях, не о тысячу,-

    О своей буйной голове.

    За князя Владимира держат поруки крепкие

    Все тут князи и бояра, тута-де гости корабельщики,

    Закладу они за князя кладут на сто тысячей,

    А никто- де тут за Ивана поруки не держит.

    Пригодился тут владыка черниговский,

    А и он- то за Ивана поруку держит,

    Те он поруки крепкие,

    Крепкие на сто тысячей.

    Подписался молоды Иван - гостиный сын,

    Он выпил чару зелена вина в полтора ведра,

    Походил он на конюшню белодубову,

    Ко своему доброму коню,

    К Бурочку-косматочку, троелеточку,

    Падал ему в правое копытечко.

    Плачет Иван, что река течет.

    - Гой еси ты, мой добрый конь,

    Бурочко- косматочко, троелеточко!

    Про то ты ведь не знаешь, не ведаешь -

    А пробил я, Иван, буйну голову свою

    Со тобою, добрым конем;

    Бился с князем о велик заклад,

    А не о ста рублях, не о тысяче -

    Бился с ним о ста тысячах,

    Захвастался на триста жеребцов,

    А на три жеребца похваленые:

    Сив жеребец, да кологрив жеребец,

    И третей жеребец полонян Воронко;

    Бегати- скакать на добрых на конях,

    Из Киева скакать до Чернигова

    Промежу обедни-заутрени,

    Ускоки давать кониные,

    Что выметывать раздолья широкие.

    Провещится ему добрый конь,

    Бурочко- косматочко, троелеточко,

    Человеческим русским языком:

    - Гой еси, хозяин ласковый мой!

    Ни о чем ты, Иван, не печалуйся,

    Сива жеребца того не боюсь,

    Кологрива жеребца того не блюдусь,

    В задор войду - у Воронка уйду,

    Только меня води по три зори,

    Медвяною сытою пои

    И сорочинским пшеном корми.

    И пройдут те дни срочные,

    И пройдут те часы урочные,

    Придет от князя грозен посол

    По тебя- то, Ивана Гостиного,

    Чтобы бегати-скакати на добрыих на конях;

    Не седлай ты меня, Иван, добра коня -

    Только берись за шелков поводок;

    Поведешь по двору княженецкому,

    Вздень на себя шубу соболиную,-

    Да котора шуба в три тысячи,

    Пуговки в пять тысячей,

    Поведешь по двору княженецкому,

    А стану- де я, Бурка, передом ходить,

    Копытами за шубу посапывати

    И по черному соболю выхватывати,

    На все стороны побрасывати;

    Князи, бояра подивуются,

    И ты будешь жив - шубу наживешь,

    А не будешь жив - будто нашивал.

    По- сказанному и по-писаному:

    От великого князя посол пришел,

    А зовет- то Ивана на княженецкий двор.

    Скоро- де Иван наряжается,

    И вздевал на себя шубу соболиную,

    Которой шубе цена три тысячи,

    А пуговки вальящатые* в пять тысячей;

    И повел он коня за шелков поводок.

    Он будет- де, Иван, середи двора княженецкого,

    Стал его Бурко передом ходить,

    И копытами он за шубу посапывати,

    И по черному соболю выхватывати,

    Он на все стороны побрасывати;

    Князи и бояра дивуются,

    Купецкие люди засмотрелися.

    Зрявкает Бурко по-туриному,

    Он шип пустил по-змеиному,

    Триста жеребцов испужалися,

    С княженецкого двора разбежалися.

    Сив жеребец две ноги изломил,

    Кологрив жеребец тот и голову сломил,

    Полонян Воронко в Золоту Орду бежит,

    Он, хвост подняв, сам всхрапывает.

    А князи- то и бояра испужалися,

    Все тут люди купецкие,

    Окарачь они по двору наползалися;

    А Владимир-князь со княгинею печален стал,

    По подполью наползалися,

    Кричит сам в окошечко косящатое:

    - Гой еси ты, Иван - гостиный сын!

    Уведи ты уродья со двора долой;

    Просты поруки крепкие,

    Записи все изодранные!

    Втапоры владыка черниговский

    У великого князя на почестном пиру

    Велел захватить три корабля на быстром Непру,

    Велел похватить корабли

    С теми товары заморскими,

    - А князя-де и бояра никуда от нас не уйду.

    В славном в Нове-граде

    Как был Садко-купец, богатый гость.

    А прежде у Садка имущества не было:

    Одни были гусельки яровчаты;

    По пирам ходил-играл Садко.

    Садка день не зовут на почестей пир,

    Другой не зовут на почестен пир

    И третий не зовут на почестен пир,

    По том Садко соскучился.

    Как пошел Садко к Ильмень-озеру,

    Садился на бел-горюч камень

    И начал играть в гусельки яровчаты.

    Как тут- то в озере вода всколыбалася,

    Тут- то Садко перепался,

    Пошел прочь от озера во свой во Новгород.

    Садка день не зовут на почестен пир,

    Другой не зовут на почестен пир

    И третий не зовут на почестен пир,

    По том Садко соскучился.

    Как пошел Садко к Ильмень-озеру,

    Садился на бел-горюч камень

    И начал играть в гусельки яровчаты.

    Как тут- то в озере вода всколыбалася,

    Тут- то Садко перепался,

    Пошел прочь от озера во свой во Новгород.

    Садка день не зовут на почестен пир,

    Другой не зовут на почестен пир

    И третий не зовут на почестен пир,

    По том Садко соскучился.

    Как пошел Садко к Ильмень-озеру,

    Садился на бел-горюч камень

    И начал играть в гусельки яровчаты.

    Как тут- то в озере вода всколыбалася,

    Показался царь морской,

    Вышел со Ильмени со озера,

    Сам говорил таковы слова:

    - Ай же ты, Садхо новгородский!

    Не знаю, чем буде тебя пожаловать

    За твои за утехи за великие,

    За твою- то игру нежную:

    Аль бессчетной золотой казной?

    А не то ступай во Новгород

    И ударь о велик заклад,

    Заложи свою буйну голову

    И выряжай с прочих купцов

    Лавки товара красного

    И спорь, что в Ильмень-озере

    Есть рыба - золоты перья.

    Как ударишь о велик заклад,

    И поди свяжи шелковой невод

    И приезжай ловить в Ильмень-озеро:

    Дам три рыбины - золота перья.

    Тогда ты, Садко, счастлив будешь!

    Пошел Садко от Ильменя от озера,

    Как приходил Садко во свой во Новгород,

    Позвали Садка на почестен пир.

    Как тут Садко новогородский

    Стал играть в гусельки яровчаты;

    Как тут стали Садка попаивать,

    Стали Садку поднашивать,

    Как тут- то Садко стал похвастывать:

    - Ай же вы, купцы новогородские!

    Как знаю чудо-чудное в Ильмень-озере:

    А есть рыба - золоты перья в Ильмень-озере!

    Как тут- то купцы новогородские

    Говорят ему таковы слова:

    - Не знаешь ты чуда-чудного,

    Не может быть в Ильмень-озере рыбы - золоты перья.

    - Ай же вы, купцы новогородские!

    О чем же бьете со мной о велик заклад?

    Ударим- ка о велик заклад:

    Я заложу свою буйну голову,

    А вы залагайте лавки товара красного.

    Три купца повыкинулись,

    Заложили по три лавки товара красного,

    Как тут- то связали невод шелковой

    И поехали ловить в Ильмень-озеро.

    Закинули тоньку в Ильмень-озеро,

    Добыли рыбку - золоты перья;

    Закинули другую тоньку в Ильмень-озеро,

    Добыли другую рыбку - золоты перья;

    Третью закинули тоньку в Ильмень-озеро,

    Добыли третью рыбку - золоты перья.

    Тут купцы новогородские

    Отдали по три лавки товара красного.

    Стал Садко поторговывать,

    Стал получать барыши великие.

    Во своих палатах белокаменных

    Устроил Садко все по-небесному:

    На небе солнце - и в палатах солнце,

    На небе месяц - и в палатах месяц,

    На небе звезды - и в палатах звезды.

    Потом Садко-купец, богатый гость,

    Зазвал к себе на почестен пир

    Тыих мужиков новогородскиих

    И тыих настоятелей новогородскиих:

    Фому Назарьева и Луку Зиновьева.

    Все на пиру наедалися,

    Все на пиру напивалися,

    Похвальбами все похвалялися.

    Иной хвастает бессчетной золотой казной,

    Другой хвастает силой-удачей молодецкою,

    Который хвастает добрым конем,

    Который хвастает славным отчеством.

    Славным отчеством, молодым молодечеством,

    Умный хвастает старым батюшком,

    Безумный хвастает молодой женой.

    Говорят настоятели новогородские:

    - Все мы на пиру наедалися,

    Все на почестном напивалися,

    Похвальбами все похвалялися.

    Что же у нас Садко ничем не похвастает?

    Что у нас Садко ничем не похваляется?

    Говорит Садко-купец, богатый гость:

    - А чем мне, Садку, хвастаться,

    Чем мне, Садку, пахвалятися?

    У меня ль золота казна не тощится,

    Цветно платьице не носится,

    Дружина хоробра не изменяется.

    А похвастать - не похвастать бессчетной золотой казной:

    На свою бессчетну золоту казну

    Повыкуплю товары новогородские,

    Худые товары и добрые!

    Не успел он слова вымолвить,

    Как настоятели новогородскке

    Ударили о велик заклад,

    О бессчетной золотой казне,

    О денежках тридцати тысячах:

    Как повыкупить Садку товары новогородские,

    Худые товары и добрые,

    Чтоб в Нове-граде товаров в продаже боле не было.

    Ставал Садко на другой день раным-рано,

    Будил свою дружину Хоробрую,

    Без счета давал золотой казны

    И распускал дружину по улицам торговыим,

    А сам- то прямо шел в гостиный ряд,

    Как повыкупил товары новогородские,

    Худые товары и добрые,

    На свою бессчетну золоту казну.

    На другой день ставал Садко раным-рано,

    Будил свою дружину хоробрую,

    Без счета давал золотой казны

    И распускал дружину по улицам торговыим,

    А сам- то прямо шел в гостиный ряд:

    Вдвойне товаров принавезено,

    Вдвойне товаров принаполнено

    На тую на славу на великую новогородскую.

    Опять выкупал товары новогородские,

    Худые товары и добрые,

    На свою бессчетну золоту казну.

    На третий день ставал Садко раным-рано,

    Будил свою дружину хоробрую,

    Без счета давал золотой казны

    И распускал дружину по улицам торговыим,

    А сам- то прямо шел в гостиный ряд:

    Втройне товаров принавезено,

    Втройне товаров принаполнено,

    Подоспели товары московские

    На тую на великую на славу новогородскую.

    Как тут Садко пораздумался:

    "Не выкупить товара со всего бела света:

    Еще повыкуплю товары московские,

    Подоспеют товары заморские.

    Не я, видно, купец богат новогородский -

    Побогаче меня славный Новгород".

    Отдавал он настоятелям новогородскиим

    Денежек он тридцать тысячей.

    На свою бессчетну золоту казну

    Построил Садко тридцать кораблей,

    Тридцать кораблей, тридцать черленыих;

    На те на корабли на черленые

    Свалил товары новогородские,

    Поехал Садко по Волхову,

    Со Волхова во Ладожско,

    А со Ладожска во Неву-реку,

    А со Невы-реки во сине море.

    Как поехал он по синю морю,

    Воротил он в Золоту Орду,

    Продавал товары новогородские,

    Получал барыши великие,

    Насыпал бочки-сороковки красна золота, чиста серебра,

    Поезжал назад во Новгород,

    Поезжал он по синю морю.

    На синем море сходилась погода сильная,

    Застоялись черлены корабли на синем море:

    А волной- то бьет, паруса рвет,

    Ломает кораблики черленые;

    А корабли нейдут с места на синем море.

    Говорит Садко-купец, богатый гость,

    Ко своей дружине ко хоробрые:

    - Ай же ты, дружинушка хоробрая!

    Как мы век по морю ездили,

    А морскому царю дани не плачивали:

    Видно, царь морской от нас дани требует,

    Требует дани во сине море.

    Ай же, братцы, дружина хоробрая!

    Взимайте бочку-сороковку чиста серебра,

    Спущайте бочку во сине море,-

    Дружина его хоробрая

    Взимала бочку чиста серебра,

    Спускала бочку во сине море;

    А волной- то бьет, паруса рвет,

    Ломает кораблики черленые,

    А корабли нейдут с места на синем море.

    Тут его дружина хоробрая

    Брала бочку-сороковку красна золота,

    Спускала бочку во сине море:

    А волной- то бьет, паруса рвет,

    Ломает кораблики черленые,

    А корабли все нейдут с места на синем море.

    Говорит Садко-купец, богатый гость:

    - Видно, царь морской требует

    Живой головы во сине море.

    Делайте, братцы, жеребья вольжаны,

    Я сам сделаю на красноем на золоте,

    Всяк свои имена подписывайте,

    Спускайте жеребья на сине море:

    Чей жеребий ко дну пойдет,

    Таковому идти в сине море.

    Делали жеребья вольжаны,

    А сам Садко делал на красноем на золоте,

    Всяк свое имя подписывал,

    Спускали жеребья на сине море.

    Как у всей дружины хоробрые

    Жеребья гоголем по воде плывут,

    А у Садка-купца - ключом на дно.

    Говорит Садко-купец, богатый гость:

    - Ай же братцы, дружина хоробрая!

    Этыя жеребья неправильны:

    Делайте жеребья на красноем на золоте,

    А я сделаю жеребий вольжаный.

    Делали жеребья на красноем на золоте,

    А сам Садко делал жеребий вольжаный.

    Всяк свое имя подписывал,

    Спускали жеребья на сине море:

    Как у всей дружины хоробрые

    Жеребья гоголем по зоде плывут,

    А у Садка-купца - ключом на дно.

    Говорит Садко-купец, богатый гость:

    - Ай же братцы, дружина хоробрая!

    Видно, царь морской требует

    Самого Садка богатого в сине море.

    Несите мою чернилицу вальяжную,

    Перо лебединое, лист бумаги гербовый.

    Несли ему чернилицу вальяжную,

    Перо лебединое, лист бумаги гербовый,

    Он стал именьице отписывать:

    Кое именье отписывал божьим церквам,

    Иное именье нищей братии,

    Иное именьице молодой жене,

    Остатное именье дружине хороброей.

    Говорил Садко-купец, богатый гость:

    - Ай же братцы, дружина хоробрая!

    Давайте мне гусельки яровчаты,

    Поиграть- то мне в остатнее:

    Больше мне в гусельки не игрывати.

    Али взять мне гусли с собой во сине море?

    Взимает он гусельки яровчаты,

    Сам говорит таковы слова:

    - Свалите дощечку дубовую на воду:

    Хоть я свалюсь на доску дубовую,

    Не столь мне страшно принять смерть во синен море.

    Свалили дощечку дубовую на воду,

    Потом поезжали корабли по синю морю,

    Полетели, как черные вороны.

    Остался Садко на синем море.

    Со тоя со страсти со великие

    Заснул на дощечке на дубовоей.

    Проснулся Садко во синем море,

    Во синем море на самом дне,

    Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко,

    Вечернюю зорю, зорю утреннюю.

    Увидел Садко: во синем море

    Стоит палата белокаменная.

    Заходил Садко в палату белокаменну:

    Сидит в палате царь морской,

    Голова у царя как куча сенная.

    Говорит царь таковы слова:

    - Ай же ты, Садко-купец, богатый гость!

    Век ты, Садко, по морю езживал,

    Мне, царю, дани не плачивал,

    А нонь весь пришел ко мне во подарочках.

    Скажут, мастер играть в гусельки яровчаты;

    Поиграй же мне в гусельки яровчаты.

    Как начал играть Садко в гусельки яровчаты,

    Как начал плясать царь морской во синем море,

    Как расплясался царь морской.

    Играл Садко сутки, играл и другие

    Да играл еще Садко и третии -

    А все пляшет царь морской во синем море.

    Во синем море вода всколыбалася,

    Со желтым песком вода смутилася,

    Стало разбивать много кораблей на синем море,

    Стало много гибнуть именьицев,

    Стало много тонуть людей праведныих.

    Как стал народ молиться Миколе Можайскому,

    Как тронуло Садка в плечо во правое:

    - Ай же ты, Садко новогородский!

    Полно играть в гуселышки яровчаты! -

    Обернулся, глядит Садко новогородскиий:

    Ажно стоит старик седатыий.

    Говорил Садко новогородский:

    - У меня воля не своя во синем море,

    Приказано играть в гусельки яровчаты.

    Говорит старик таковы слова:

    - А ты струночки повырывай,

    А ты шпенечки повыломай,

    Скажи: "У меня струночек не случилося,

    А шпенечков не пригодилося,

    Не во что больше играть,

    Приломалися гусельки яровчаты".

    Скажет тебе царь морской:

    "Не хочешь ли жениться во синем море

    На душечке на красной девушке?"

    Говори ему таковы слова:

    "У меня воля не своя во синем море".

    Опять скажет царь морской:

    "Ну, Садко, вставай поутру ранешенько,

    Выбирай себе девицу-красавицу".

    Как станешь выбирать девицу-красавицу,

    Так перво триста девиц пропусти,

    А друго триста девиц пропусти,

    И третье триста девиц пропусти;

    Позади идет девица-красавица,

    Красавица девица Чернавушка,

    Бери тую Чернаву за себя замуж…

    Будешь, Садко, во Нове-граде.

    А на свою бессчетну золоту казну

    Построй церковь соборную Миколе Можайскому.

    Садко струночки во гусельках повыдернул,

    Шпенечки во яровчатых повыломал.

    Говорит ему царь морской:

    - Ай же ты, Садко новогородскиий!

    Что же не играешь в гусельки яровчаты?

    - У меня струночки во гусельках выдернулись,

    А шпенечки во яровчатых повыломались,

    А струночек запасных не случилося,

    А шпенечков не пригодилося.

    Говорит царь таковы слова:

    - Не хочешь ли жениться во синем море

    На душечке на красной девушке?-

    Говорит ему Садко новогородскиий:

    - У меня воля не своя во синем море.-

    Опять говорит царь морской:

    - Ну, Садко, вставай поутру ранешенько,

    Выбирай себе девицу-красавицу.

    Вставал Садко поутру ранешенько,

    Поглядит: идет триста девушек красныих.

    Он перво триста девиц пропустил,

    И друго триста девиц пропустил,

    И третье триста девиц пропустил;

    Позади шла девица-красавица,

    Красавица девица Чернавушка,

    Брал тую Чернаву за себя замуж.

    Как прошел у них столованье почестен пир

    Как ложился спать Садко во перву ночь,

    Как проснулся Садко во Нове-граде,

    О реку Чернаву на крутом кряжу,

    Как поглядит - ажно бегут

    Его черленые корабли по Волхову

    Поминает жена Садка со дружиной во синем море:

    - Не бывать Садку со синя моря!-

    А дружина поминает одного Садка:

    - Остался Садко во синем море!

    А Садко стоит на крутом кряжу,

    Встречает свою дружинушку со Волхова

    Тут его дружина сдивовалася:

    - Остался Садко во синем море!

    Очутился впереди нас во Нове-граде,

    Встречает дружину со Волхова!

    Встретил Садко дружину хоробрую

    И повел во палаты белокаменны.

    Тут его жена зрадовалася,

    Брала Садка за белы руки,

    Целовала во уста во сахарные.

    Начал Садко выгружать со черленых со кораблей

    Именьице - бессчетну золоту казну.

    Как повыгрузил со черленыих кораблей,

    Состроил церкву соборную Миколе Можайскому.

    Не стал больше ездить Садко на сине море,

    Стал поживать Садко во Нове-граде.

    Из тоя из земли Ляховицкия

    Сидел молодой Ставер сын Годинович:

    Он сидит за столом, да сам не хвастает.

    Испроговорил Владимир стольно-киевский:

    - Ай же ты, Ставер сын Годинович!

    Ты что сидишь сам да не хвастаешь?

    Аль нет у тебя сел со приселками,

    Аль нет городов с пригородками,

    Аль нет у тебя добрых комоней,

    Аль не славна твоя родна матушка,

    Аль не хороша твоя молода жена?

    Говорит Ставер сын Годинович:

    - Хотя есть у меня села со приселками,

    Хотя есть города с пригородками,

    Да то мне, молодцу, не похвальба;

    Хотя есть у меня добрых комоней,

    Добры комони стоят, все не ездятся,

    Да то мне, молодцу, не похвальба:

    Хоть славна моя родна матушка,

    Да и то мне, молодцу, не похвальба;

    Хоть хороша моя молода жена,

    Так и то мне, молодцу, не похвальба;

    Она всех князей-бояр да всех повыманит,

    Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет.

    Все на пиру призамолкнули,

    Сами говорят таково слово:

    - Ты, солнышко Владимир стольно-киевский!

    Засадим- ка Ставра в погреба глубокие,

    Так пущай-ка Ставрова молода жена

    Нас, князей-бояр, всех повыманит,

    Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет,

    А Ставра она из погреба повыручит!

    А и был у Ставра тут свой человек.

    Садился на Ставрова на добра коня,

    Уезжал во землю Ляховицкую

    Ко той Василисте Микуличной:

    - Ах ты ей, Василиста дочь Микулична!

    Сидишь ты пьешь да прохлаждаешься,

    Над собой невзгодушки не ведаешь:

    Как твой Ставер да сын Годинович

    Посажен в погреба глубокие;

    Похвастал он тобой, молодой женой,

    Что князей-бояр всех повыманит,

    А солнышка Владимира с ума сведет.

    Говорит Василиста дочь Микулична:

    - Мне-ка деньгами выкупать Ставра - не выкупить,

    Мне- ка силой выручать Ставра -не выручить;

    Я могу ли нет Ставра повыручить

    Своей догадочкою женскою!

    Скорешенько бежала она,

    Подрубила волоса по-молодецки-де,

    Накрутилася Васильем Микуличем,

    Брала дружинушки хоробрыя,

    Сорок молодцев удалых стрельцов,

    Сорок молодцев удалых борцов,

    Поехала ко граду ко Киеву.

    Не доедучи до града до Киева,

    Пораздернула она хорош-бел шатер,

    Оставила дружину у бела шатра,

    Сама поехала ко солнышку Владимиру.

    Бьет челом, поклоняется:

    - Здравствуй, солнышко Владимир стольно-киевский

    С молодой княгиней со Апраксией!

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Ты откудашний, удалый добрый молодец,

    Ты коей орды, ты коей земли,

    Как тебя именем зовут,

    Нарекают тебя по отчеству?

    Отвечал удалый добрый молодец:

    - Что я есть из земли Ляховицкия,

    Того короля сын Ляховицкого,

    Молодой Василий Микулич-де;

    Я приехал к вам о добром деле - о сватанье

    На твоей любимыя на дочери.

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я схожу - со дочерью подумаю.-

    Приходит он ко дочери возлюбленной:

    - Ах ты ей же, дочь моя возлюбленна!

    Приехал к нам посол из земли Ляховицкия,

    Того короля сын Ляховицкого,

    Молодой Василий Микулич-де,

    Об добром деле - об сватанье

    На тебе, любимыя на дочери;

    Что же мне с послом будет делати?

    Говорила дочь ему возлюбленна:

    - Ты ей, государь родной батюшко!

    Что у тебя теперь на разуме:

    Выдаешь девчину сам за женщину!

    Речь- поговоря -все по-женскому:

    Перески тоненьки - все по-женскому;

    Где жуковинья были - тут место знать;

    Стегна жмет - все добра бережет.

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я схожу посла поотведаю.

    Приходит к послу земли Ляховицкия,

    Молоду Василью Микуличу:

    - Уж ты молодой Василий сын Микулич-де!

    Не угодно ли с пути со дороженьки

    Сходить тебе во парную во баенку?-

    Говорил Василий Микулич-де:

    - Это с дороги не худо бы!

    Стопили ему парну баенку.

    Покуда Владимир снаряжается,

    Посол той поры во баенке испарился,

    С байны идет - ему честь отдает:

    - Благодарствуй на парной на баенке!

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Что же меня в баенку не подождал?

    Я бы в байну пришел - тебе жару поддал,

    Я бы жару поддал и тебя обдал.

    Говорил Василий Микулич-де:

    - Что ваше дело домашнее,

    Домашнее дело, княженецкое;

    А наше дело посольское:

    Недосуг нам долго чваниться,

    Во баенке долго нам париться;

    Я приехал об добром дела - об сватанье

    На твоей любимыя на дочери.

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я схожу - с дочерью подумаю.

    Приходит он ко дочери возлюбленной:

    - Ты ей же, дочь моя возлюбленна!

    Приехал есть посол земли Ляховицкия

    Об добром деле - об сватанье

    На тебе, любимыя на дочери;

    Что же мне с послом будет делати?

    Говорит как дочь ему возлюбленна:

    - Ты ей, государь мой родной батюшко!

    Что у тебя теперь на разуме:

    Выдаешь девчину за женщину!

    Речь- поговоря -все по-женскому;

    Перески тоненьки - все по-женскому;

    Где жуковинья были - тут место знать.

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я схожу посла да поотведаю.

    Приходит ко Василью Микуличу,

    Сам говорил таково слово:

    - Молодой Василий Микулич-де!

    Не угодно ль после парной тебе баенки

    Отдохнуть во ложни во теплыя?

    - Это после байны не худо бы!

    Как шел он во ложню во теплую,

    Ложился на кровать на тесовую,

    Головой- то ложился, где ногами быть,

    А ногами ложился на подушечку.

    Как шел туда Владимир стольно-киевский,

    Посмотрел во ложню во теплую:

    Есть широкия плеча богатырския.

    Говорит посол земли Ляховицкия,

    Молодой Василий Микулич-де:

    - Я приехал о добром деле - об сватанье

    На твоей любимыя на дочери;

    Что же ты со мной будешь делати?

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я пойду - с дочерью подумаю.

    Приходит ко дочери возлюбленной:

    - Ай же, дочь моя возлюбленна!

    Приехал посол земли Ляховицкия,

    Молодой Василий Микулич-де,

    За добрым делом - за сватаньем

    На тебе, любимыя на дочери;

    Что же мне с послом будет делати?

    Говорила дочь ему возлюбленна:

    - Ты ей, государь родной батюшко!

    Что у тебя теперь на разуме:

    Выдаешь девчину сам за женщину!

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я схожу посла да поотведаю.

    - Ах ты молодой Василий Микулич-де!

    Не угодно ли с моими дворянами потешиться,

    Сходить с ними на широкий двор,

    Стрелять в колечко золоченое,

    Во тоя в острие ножевыя,

    Расколоть-то стрелочку надвое,

    Что были мерою равненьки и весом равны?

    Стал стрелять стрелок перво князевый:

    Первый раз стрелял он - не дострелил,

    Другой раз стрелил он - перестрелил,

    Третий раз стрелил он - не попал.

    Как стал стрелять Василий Микулич-де,

    Натягивал скоренько свой тугой лук,

    Налагает стрелочку каленую,

    Стрелял в колечко золоченое,

    Во тоя острие во ножевое,

    Расколол он стрелочку надвое,

    Они мерою разненьки и весом равны,

    Сам говорит таково слово:

    - Солнышко Владимир стольно-киевский!

    Я приехал об добром деле - об сватанье

    На твоей на любимыя на дочери,

    Что же ты со мной будешь делати?

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Я схожу-пойду - с дочерью подумаю -

    Приходит к дочери возлюбленной:

    - Ай же ты, дочь моя возлюбленна!

    Приехал есть посол земли Ляховицкия,

    Молодой Василий Микулич-де,

    Об добром деле - об сватанье

    На тебе, любимыя на дочери;

    Что же мне с послом будет делати?

    Говорила дочь ему возлюбленна:

    - Что у тебя, батюшко, на разуме:

    Выдаешь ты девчину за женщину!

    Речь- поговоря -все по-женскому;

    Перески тоненьки - все по-женскому;

    Где жуковинья были - тут место знать.

    - Я схожу посла поотведаю.

    Он приходит к Василью Микуличу,

    Сам говорит таково слово:

    - Молодой Василий Микулич-де,

    Не угодно ли тебе с моими боярами потешиться,

    На широком дворе поборотися?

    Как вышли они на широкий двор,

    Как молодой Василий Микулич-де

    Того схватил в руку, того в другую,

    Третьего схлеснет в середочку,

    По трое за раз он наземь ложил,

    Которых положит - тыи с места не стают.

    Говорил Владимир стольно-киезский:

    - Ты молодой Василий Микулич-де!

    Укроти- ко свое сердце богатырское,

    Оставь людей хоть нам на семена!

    Говорил Василий Микулич-де:

    - Я приехал о добром деле - об сватанье

    На твоей любимыя на дочери;

    Буде с чести не даешь, возьму не с чести,

    А не с чести возьму - тебе бок набью!

    Не пошел больше к дочери спрашивать,

    Стал он дочь свою просватывать.

    Пир идет у них по третий день,

    Сего дня им идти к божьей церкви.

    Закручинился Василий, запечалился.

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Что же ты, Василий, не весел есть?

    Говорит Василий Микулич-де:

    - Что буде на разуме не весело:

    Либо батюшко мой помер есть,

    Либо матушка моя померла.

    Нет ли у тебя загусельщиков,

    Поиграть во гуселышки яровчаты?

    Как повыпустили они загусельщиков,

    Все они играют, все не весело.

    - Нет ли у тя молодых затюремщиков?-

    Повыпустили молодых затюремщиков,

    Все они играют, все не весело.

    Говорит Василий Микулич-де:

    - Я слыхал от родителя от батюшка,

    Что посажен наш Ставер сын Годинович

    У тебя во погреба глубокие:

    Он горазд играть в гуселышки яровчаты.

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Мне повыпустить Ставра -

    Мне не видеть Ставра;

    А не выпустить Ставра -

    Так разгневить посла!-

    А не смеет посла он поразгневати -

    Повыпустил Ставра он из погреба.

    Он стал играть в гуселышки яровчаты -

    Развеселилися Василий Микулич-де…

    Говорил Василий Мнкулич-де: -

    Солнышко Владимир стольно-киевский!

    Спусти- ка Ставра съездить до бела шатра,

    Посмотреть дружинушку хоробрую!

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Мне спустить Ставра - не видать Ставра,

    Не спустить Ставра - разгневить посла! -

    А не смеет он посла да поразгневати.

    Он спустил Ставра съездить до бела шатра,

    Посмотреть дружинушку хоробрую.

    Приехали они ко белу шатру,

    Зашел Василий в хорош-бел шатер,

    Снимал с себя платье молодецкое,

    Одел на себя платье женское,

    Сам говорил таково слово:

    - Теперича, Ставер, меня знаешь ли?

    Говорит Ставер сын Годинович:

    - Молода Василиста дочь Микулична!

    Уедем мы во землю Политовскую!

    Говорит Василиста дочь Микулична:

    - Не есть хвала добру молодцу,

    Тебе, воровски из Киева уехати,

    Поедем- ка свадьбу доигрывать!

    Приехали ко солнышку Владимиру,

    Сели за столы за дубовые.

    Говорил Василий Микулич-де:

    - Солнышко Владимир стольно-киевский!

    За что был засажен Ставер сын Годинович

    У тебя во погреба глубокие?

    Говорил Владимир стольно-киевский:

    - Похвастал он своей молодой женой,

    Что князей-бояр всех повыманит,

    Меня, солнышка Владимира, с ума сведет.

    - Ай ты ей, Владимир стольно-киевский!

    А нынче что у тебя теперь на разуме:

    Выдаешь девчину сам за женщину,

    За меня, Василисту за Микуличну?

    Тут солнышку Владимиру к стыду пришло;

    Повесил свою буйну голову,

    Сам говорил таково слово:

    - Молодой Ставер сын Годинович!

    За твою великую за похвальбу

    Торгуй во нашем городе во Киеве,

    Во Киеве во граде век беспошлинно!

    Поехали во землю Ляховицкую,

    Ко тому королю Ляховицкому.

    Тут век про Ставра старину поют

    Синему морю на тишину,

    Вам всем, добрым людям, на послушанье.

    Когда воссияло солнце красное

    На тое ли на небушко на ясное,

    Тогда зарождался молодой Вольга,

    Молодой Вольга Святославович.

    Как стал тут Вольга растеть-матереть,

    Похотелося Вольге много мудрости:

    Щукой- рыбою ходить ему в глубоких морях,

    Птицей- соколом летать ему под оболока,

    Серым волком рыскать да по чыстыим полям.

    Уходили все рыбы во синии моря,

    Улетали все птицы за оболока,

    Ускакали все звери во темныи леса.

    Как стал тут Вольга растеть-матереть,

    Собирал себе дружинушку хоробрую:

    Тридцать молодцов да без единого,

    А сам- то был Вольга во тридцатыих.

    Собирал себе жеребчиков темно-кариих,

    Темно- кариих жеребчиков нелегченыих.

    Вот посели на добрых коней, поехали,

    Поехали к городам да за получкою.

    Повыехали в раздольице чисто поле,

    Услыхали во чистом поле оратая.

    Как орет в поле оратай, посвистывает,

    Сошка у оратая поскрипывает,

    Омешики по камешкам почиркивают.

    Ехали- то день ведь с утра до вечера,

    Не могли до оратая доехати

    Они ехали да ведь и другой день.

    Другой день ведь с утра до вечера,

    Не могли до оратая доехати.

    Как орет в поле оратай, посвистывает,

    А омешики по камешкам почиркивают.

    Тут ехали они третий день,

    А третий день еще до пабедья.

    А наехали в чистом поле оратая.

    Как орет в поле оратай, посвистывает,

    А бороздочки он да пометывает,

    А пенье- коренья вывертывает,

    А большие-то каменья в борозду валит.

    У оратая кобыла соловая,

    Гужики у нее да шелковые,

    Сошка у оратая кленовая,

    Омешики на сошке булатные,

    Присошечек у сошки серебряный,

    А рогачик-то у сошки красна золота.

    А у оратая кудри качаются,

    Что не скачен ли жемчуг рассыпаются,

    У оратая глаза да ясна сокола,

    А брови у него да черна соболя.

    У оратая сапожки зелен сафьян

    Вот шилом пяты, носы востры,

    Вот под пяту-пяту воробей пролетит,

    Около носа хоть яйцо прокати.

    У оратая шляпа пуховая,

    А кафтанчик у него черна бархата.

    Говорит- то Вольга таковы слова:

    - Божья помочь тебе, оратай-оратаюшко!

    Орать, да пахать, да крестьянствовати,

    А бороздки тебе да пометывати,

    А пенья- коренья вывертывати,

    А большие-то каменья в борозду валить!

    Говорит оратай таковы слова:

    - Поди-ка ты, Вольга Святославович!

    Мне- ка надобна божья помочь крестьянствовати.

    А куда ты, Вольга, едешь, куда путь держишь?

    Тут проговорил Вольга Святославович:

    - Как пожаловал меня да родной дядюшка,

    Родной дядюшка да крестный батюшка,

    Ласковый Владимир стольно-киевский,

    Тремя ли городами со крестьянами:

    Первым городом Курцовцем,

    Другим городом Ореховцем,

    Третьим городом Крестьяновцем.

    Теперь еду к городам да за получкою.

    Тут проговорил оратай-оратаюшко:

    - Ай же ты, Вольга Святославович!

    Там живут-то мужички да все разбойнички,

    Они подрубят-то сляги калиновы

    Да потопят тебя в речке да во Смородине!

    Я недавно там был в городе, третьего дни,

    Закупил я соли цело три меха,

    Каждый мех-то был ведь по сто пуд…

    А тут стали мужички с меня грошей просить,

    Я им стал-то ведь грошей делить,

    А грошей- то стало мало ставиться,

    Мужичков- то ведь больше ставится.

    Потом стал-то я их ведь отталкивать,

    Стал отталкивать да кулаком грозить.

    Положил тут их я ведь до тысячи:

    Который стоя стоит, тот сидя сидит,

    Который сидя сидит, тот лежа лежит.-

    Тут проговорил ведь Вольга Святославович:

    - Ай же ты, оратай-оратаюшко,

    Ты поедем-ко со мною во товарищах.

    А тут ли оратай-оратаюшко

    Гужики шелковые повыстегнул,

    Кобылу из сошки повывернул.

    Они сели на добрых коней, поехали.

    Как хвост-то у ней расстилается,

    А грива- то у нее да завивается.

    У оратая кобыла ступью пошла,

    А Вольгин конь да ведь поскакивает.

    У оратая кобыла грудью пошла,

    А Вольгин конь да оставается.

    Говорит оратай таковы слова:

    - Я оставил сошку во бороздочке

    Не для- ради прохожего-проезжего:

    Маломощный-то наедет - взять нечего,

    А богатый-то наедет - не позарится,-

    А для- ради мужичка да деревенщины,

    Как бы сошку из земельки повыдернути,

    Из омешиков бы земельку повытряхнути

    Да бросить сошку за ракитов куст.

    Тут ведь Вольга Святославович

    Посылает он дружинушку хоробрую,

    Пять молодцов да ведь могучиих,

    Как бы сошку из земли да повыдернули,

    Из омешиков земельку повытряхнули,

    Бросили бы сошку за ракитов куст.

    Приезжает дружинушка хоробрая,

    Пять молодцов да ведь могучиих,

    Ко той ли ко сошке кленовенькой.

    Они сошку за обжи вокруг вертят,

    А не могут сошки из земли поднять,

    Из омешиков земельки повытряхнуть,

    Бросить сошку за ракитов куст.

    Тут молодой Вольга Святославович

    Посылает- от дружинушку хоробрую

    Целым он ведь десяточком.

    Они сошку за обжи вокруг вертят,

    А не могут сошки из земли выдернуть,

    Из омешиков земельки повытряхнуть,

    Бросить сошку за ракитов куст.

    И тут ведь Вольга Святославович

    Посылает всю свою дружинушку хоробрую,

    Чтобы сошку из земли повыдернули,

    Из омешиков земельку повытряхнули,

    Бросили бы сошку за ракитов куст.

    Они сошку за обжи вокруг вертят,

    А не могут сошки из земли повыдернуть,

    Из омешиков земельки повытряхнуть,

    Бросить сошку за ракитов куст.

    Тут оратай-оратаюшко

    На своей ли кобыле соловенькой

    Приехал ко сошке кленовенькой.

    Он брал- то ведь сошку одной рукой,

    Сошку из земли он повыдернул,

    Из омешиков земельку повытряхнул,

    Бросил сошку за ракитов куст.

    А тут сели на добрых коней, поехали,

    Как хвост-то у ней расстилается,

    А грива- то у ней да завивается.

    У оратая кобыла ступью пошла,

    А Вольгин конь да ведь поскакивает.

    У оратая кобыла грудью пошла,

    А Вольгин конь да оставается.

    Тут Вольга стал да он покрикивать,

    Колпаком он стал да ведь помахивать:

    - Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко!

    Кабы этая кобыла коньком бы была,

    За эту кобылу пятьсот бы дали.

    Тут проговорил оратай-оратаюшко:

    - Ай же глупый ты, Вольга Святославович!

    Я купил эту кобылу жеребеночком,

    Жеребеночком да из-под матушки,

    Заплатил за кобылу пятьсот рублей.

    Кабы этая кобыла коньком бы была,

    За эту кобылу цены не было бы!

    Тут проговорил Вольга Святославович:

    - Ай же ты, оратай-оратаюшко,

    Как- то тебя да именем зовут,

    Нарекают тебя да по отечеству?-

    Тут проговорил оратай-оратаюшко:

    - Ай же ты, Вольга Святославович!

    Я как ржи-то напашу да во скирды сложу,

    Я во скирды сложу да домой выволочу,

    Домой выволочу да дома вымолочу,

    А я пива наварю да мужичков напою,

    А тут станут мужички меня похваливати:

    "Молодой Микула Селянинович!"…

    У честной вдовы да у Ненилы

    А у ней было чадо Вавила.

    А поехал Вавилушка на ниву,

    Он ведь нивушку свою орати,

    Еще белую пшеницу засевати,

    Родну матушку свою хочет кормити.

    А ко той вдове да ко Нениле

    Пришли люди к ней веселые,

    Веселые люди, не простые,

    Не простые люди - скоморохи:

    - Уж ты здравствуешь, честна вдова Ненила!

    У тебя где чадо да нынь Вавила?

    - А уехал Вавилушка на ниву,

    Он ведь нивушку свою орати,

    Еще белую пшеницу засевати:

    Родну матушку хочет кормити.

    Говорят как те ведь скоморохи:

    - Мы пойдем к Вавилушке на ниву,

    Он нейдет ли с нами скоморошить?

    А пошли скоморохи к Вавилушке на ниву:

    - Уж ты здравствуешь, чадо Вавила,

    Тебе дай бог нивушку орати,

    Еще белую пшеницу засевати:

    Родну матушку тебе кормити.

    - Вам спасибо люди веселые,

    Веселые люди, скоморохи;

    Вы куда пошли да по дороге?

    - Мы пошли на инищее царство

    Переигрывать царя Собаку,

    Еще сына его да Перегуду,

    Еще зятя его да Пересвета,

    Еще дочь его да Перекрасу.

    Ты пойдем, Вавила, с нами скоморошить.

    Говорило тут чадо Вавила:

    - Я ведь песен петь да не умею,

    Я в гудок играть да не горазден.-

    Говорил Кузьма да со Демьяном:

    - Заиграй, Вавила, во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособят.

    Заиграл Вавила во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособил.

    У того ведь чада у Вавилы

    А было в руках-то понукальце,

    А и стало тут ведь погудальце;

    Еще были в руках да тут ведь вожжи,

    Еще стали шелковые струнки.

    Еще то чадо да тут Вавила

    Видит: люди тут да не простые,

    Не простые люди-то, святые;

    Он походит с ними да скоморошить.

    Он повел их да ведь домой же.

    Еще тут честна вдова да тут Ненила

    Еще стала тут да их кормити.

    Понесла она хлебы-то ржаные -

    А и стали хлебы-то пшеничны;

    Понесла она курицу варену -

    Еще курица да ведь взлетела,

    На печной столб села да запела.

    Еще та вдова да тут Ненила

    Еще видит: люди не простые,

    Не простые люди-то, святые.

    Отпустила тут Вавилу скоморошить.

    А идут да скоморохи по дороге,

    На гумне мужик горох молотит.

    - Тебе бог помочь да те, крестьянин,

    На бело горох да молотити!

    - Вам спасибо, люди веселые,

    Веселые люди, скоморохи!

    Вы куда пошли да по дороге?

    - Мы пошли на инищее царство

    Переигрывать царя Собаку,

    Еще сына его да Перегуду,

    Еще зятя его да Пересвета,

    Еще дочь его да Перекрасу.-

    Говорил да тут да ведь крестьянин:

    - У того царя да у Собаки

    А окол двора-то тын железный,

    А на каждой тут да на тычинке

    По человеческой сидит головке;

    А на трех ведь на тычинках

    Еще нету человеческих головок,

    Тут и вашим-то да быть головкам.

    - Уж ты ой еси да ты, крестьянин!

    Ты не мог ведь нам добра тут сдумать,

    Еще лиха нам ты не сказал бы!

    Заиграй, Вавила, во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособят.

    Заиграл Вавила во гудочек,

    А Кузьма с Демьяном приспособил -

    Полетели голубята-то стадами,

    А стадами тут да табунами;

    Они стали у мужика горох клевати,

    Он ведь стал их кичигами сшибати,

    Зашибал он, думал, голубяток,

    Зашибал да всех своих ребяток.

    Говорил да тут да ведь крестьянин:

    - Уж как тяжко тут да согрешил я!

    Это люди шли да не простые,

    Не простые люди-то, святые!

    А идут скоморохи по дороге,

    А навстречу мужик едет торговати.

    - Тебе бог помочь да те, крестьянин,

    Ай тебе горшками торговати!

    - Вам спасибо, люди веселые,

    Веселые люди, скоморохи!

    Вы куда пошли да по дороге?

    - Мы пошли на инищее царство

    Переигрывать царя Собаку,

    Еще сына его да Перегуду,

    Еще зятя его да Пересвета,

    Еще дочь его да Перекрасу.-

    Говорил да тот да ведь крестьянин:

    - У того царя да у Собаки

    А окол двора да тын железный,

    А на каждой тут да на тычинке

    По человеческой сидит головке;

    А на трех-то ведь на тычинках

    Еще нету человеческих головок,

    Тут и вашим-то да быть головкам.

    - Уж ты ой еси да ты, крестьянин!

    Ты не мог нам добра ведь сдумать,

    Еще лиха нам ты не сказал бы!

    Заиграй, Вавила, во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособят.

    Заиграл Вавила во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособил -

    Полетели куропцы с рябами,

    Полетели пеструхи с чюхарями,

    Полетели марьюхи с косачами.

    Они стали по оглоблям-то садиться,

    Он ведь стал их тут да бити

    И во свой ведь воз да класти.

    Наложил он их да весь возочек,

    А поехал мужик да во городочек.

    Становился он да во рядочек,

    Развязал да он да свой возочек -

    Полетели куропцы с рябами,

    Полетели пеструхи с чюхарями,

    Полетели марьюхи с косачами.

    Посмотрел ведь во своем-то он возочке,

    Еще тут у него одни да черепочки.

    - Ой, я тяжко тут да согрешил ведь!

    Это люди шли да не простые,

    Не простые люди-то, святые!

    А идут скоморохи по дороге,

    Еще красная да тут девица,

    А она холсты да полоскала.

    - Уж ты здравствуешь, красна девица,

    Набело холсты да полоскати!

    - Вам спасибо, люди веселые,

    Веселые люди, скоморохи!

    Вы куда пошли да по дороге?

    - Мы пошли на инищее царство

    Переигрывать царя Собаку,

    Еще сына его да Перегуду,

    Еще зятя его да Пересвета,

    Еще дочь его да Перекрасу.

    Говорила красная девица:

    - Пособи вам бог переиграти

    И того царя да вам Собаку,

    Еще сына его да Перегуду,

    Еще зятя его да Пересвета,

    А и дочь его да Перекрасу.

    - Заиграй, Вавила, во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособят.

    Заиграл Вавила во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособил,

    А у той у красной у девицы

    У ней были-то холсты-то ведь холщовы.

    Еще стали-то атласны да шелковы.

    Говорит как красная девица:

    - Тут ведь люди шли да не простые,

    Не простые люди-то, святые!

    А идут скоморохи по дороге,

    А пришли во инищее царство.

    Заиграл да тут да царь Собака,

    Заиграл Собака во гудочек,

    А во звончатый во переладец -

    Еще стала вода да прибывати,

    Хочет он водой их потопити.

    - Заиграй, Вавила, во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособят.

    Заиграл Вавила во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособил.

    И пошли быки-то тут стадами,

    А стадами тут да табунами,

    Еще стали воду упивати,

    Еще стала вода да убывати.

    - Заиграй, Вавила, во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособят.

    Заиграл Вавила во гудочек,

    А во звончатый во переладец,

    А Кузьма с Демьяном припособил.

    Загорелось инищее царство

    И сгорело с края и до края.

    Посадили тут Вавилушку на царство,

    Он привез ведь тут да свою матерь.

    Ишше было во городи во Царигради,

    Ишше жил- то Роман да князь Ивановиць;

    Ай была- то кнегина-та Марья все ведь Юрьевна.

    Он ведь езьдил, Романушко, в дальни города,

    Собирать- то он езьдил дани-пошлины;

    Обратилсэ домой тольке ненадолго-то,

    Опять прожил во гради тольке полмесеця;

    Поежжает опять да во Большу землю,

    Во Большу-то в земьлю-ту он за пошлиной.

    Унимает Романушка молода жона,

    Молода ево жона-то все Марья Юрьевна: -

    Ты не езьди, Роман-от князь, во Большу землю,

    Очышшать- то не езди ты дани-пошлины,

    Дани- пошлины ты ведь все прошлогодныя,

    Шьто за те ли за годицьки все за прошлыя:

    Мне ноцесь мало спалось, много во снях видялось:

    У миня- то ведь будто да на правой руки,

    Золотой- от перьстень у миня россыпалсо.-

    А не слушает Роман-от да князь Ивановиць,

    Он не слушает своей-то все молодой жены,

    Молодой- то жоны своей Марьи Юрьевны;

    Отъезжает все князь-от с широка двора.

    Церез двои-ти было равно сутоцьки,

    Со восточьню-ту было со стороноцьку

    Да со славного-то синя солона моря

    Там идет- то три карабля все церненыих

    Да приходят во гавань князю к Роману-то.

    Выздымают они все флаки шелковыя,

    Да мостят-то все мосты они дубовыя,

    Настилают все сукна-та одинцевыя1).

    Тут приходит поганое все Идолишшо2),

    Он приходит тут скоро к Роману-ту в полатушки,

    Во полатушки приходит все в белокаменны,

    Он приходит со Васькой-то с Торокашком все:

    Ишше знает ведь Васька язык руськия.

    Говорит- то ведь Васька да таковы реци:

    - Ище где у вас Роман-от свет Ивановиць? -

    Отвецяет кнегина-та Марья Юрьевна:

    - Как Роман-от у нас-то уехал во Большу землю,

    Оцышшать же уехал-то дани-пошлины,-

    Говорит- то ведь Васько-то таковы слова:

    - Ты пойдем-ко, кнегина Марья Юрьевна,

    Ты сними у мня товары с церных караблей.-

    Она стала-то все у их выспрашивать:

    - Шьто у тя товар-от на церных караблях? -

    - У меня ведь товары-ти всяки-разныя:

    Церны соболи у мня ведь есь сибирьския,

    Ясны соколы у мня ведь есь заморьския,

    Да шолки- ти у мня есь ведь всяки-разныя,

    Ишше сукна у мня всяки-розноличныя,

    Ишше всяки напитки, каки вам надобно.-

    Набрала она много-то золотой казны,

    Золотой- то казны берет насцетну тут.

    Говорят- то ей нянюшки-ти, матушки,

    Говорят- то вси-ти ее прислужники:

    - Не ходи-косе, наша мила хозяюшка,

    Ише та ли кнегина ты Марья Юрьевна!

    Увезет тебя Васька Торокашка-та,

    Торокашка-та Васька-та сын Заморенин,

    Увезет он тебя-то ведь за сине море.-

    Говорила она-то им таковы реци:

    - Я не буду сидеть, с им розговаривать:

    Откуплю скоре товары-ти вси заморьския.-

    Говорят- то в глаза ему все ведь нянюшки:

    - Не торговать ты пришол, Васька,- воровать пришол!

    Увезти хошь у Романа-та молоду жону,

    Молоду- ту жону-ту да Марью Юрьевну.-

    Потихошеньку Марьюшка все сряжаитце,

    Поскорешеньку все она собираитце;

    Надевает на сибя-то она кунью шубу.

    Ишше кунью-то шубоцьку, соболинную,

    Да пошла- то она по мостам дубовыим,

    Да идет она по сукнам все одинцевыим;

    Как стрецяет ей Васька Торокашко-то,

    Торокашка-та Васька сын Заморенин;

    Он стрецят ей на палубу на хрустальнюю,

    Он ведет ей в каюту-ту красна золота;

    Он нанес ей товаров-то всяких-разныих,

    Говорит он ей сам-то да таковы реци:

    - Выбирай-ко в товарах-то, ты росматривай;

    Я пойду- ту, схожу-ту скоро на палубу.-

    Загледелась она-то да на товары-ти,

    Забыла оманы-ти все ведь Васькины,

    Да не спомнила лукаства Торокашкова.

    Говорил он потихоньку все матросицькам:

    - Постарайтесь вы, младыи все матросики:

    Не берите вы мостов, все мостов дубовыих,

    Не троните вы сукнов-то одинцевыих,

    Вы откуйте потихонецько якоря булатныя;

    Увезем к царишшу мы Грубиянишшу,

    Увеземте- тко Марью-ту за его замуж.-

    Сам уходит опеть скоро во каюту-ту.

    Отковали они ведь якоря булатныя,

    Подымали они-то ведь скоро тонки паруса.

    Говорит- то кнегина-то таковы реци:

    - Шьчо ты, Васька Торокашко ты сын Заморенин!

    Ише шьчо у вас церьнен карабь пошевеливат? -

    Говорил- то ведь Васька сын Заморенин:

    - А припала-то с моря ведь все погодушка;

    Оттого же карабь у нас пошевеливат.-

    Россчиталась за три-то цернены карабли -

    Да за те она товары за заморьския,

    Да сама она с Васькой все роспрошшаласе;

    Как выходит на палубу на хрусталънюю,-

    Ище мать родима своя-та да мила сторона!

    Будто белы лебеди только злятывают.

    Она тут- то ведь слезно взяла заплакала:

    - Уж ты гой еси, Васька ты, Торокашко ты,

    Торокашко ты, Васька, да ты Заморенин!

    Не торговать ты пришол, тольки воровать пришол.-

    Как приходят к царишшу-ту Грубиянишшу.

    Да заходят во гавань-то ко царишшу-ту,

    Вызнимают на радости флаки шолковыя.

    Недосуг тут царишшу-ту дообедывать!

    Он ведь скоро бежит да в тиху гавань-то,

    Он ведь скоро убират-то мосты дубовыя,

    Он ведь скоро настилат да ковры новыя,

    Да росшиты ковры были красным золотом;

    Он ведь скоро заходит на церен карабь,

    А берет- то ей тотарин все за праву руку,

    Он за те ей за перьсни все за злаценыя,

    Ишше сам он, тотарин, все усмехаитце:

    - Уж я кольки по белу-ту свету не хаживал,-

    Я такой тибя, красавица, не нахаживал.-

    - Я хоть дам тибе, Васька все Торокашко ты,

    Торокашко ты, Васька, да сын Заморенин,

    Подарю за твою тибе за услугушку

    Я- то три-то церненых больших караблей

    Со всима я тибе со матросами.

    Ты торгуй-ко поди цернены вси карабли,

    Ты поди- косе, Васька, на сибя торгуй.-

    Уводил- то ведь все да Марью Юрьевну

    Во свои- ти полаты все во царьския,

    Он поставил ведь стражу-ту кругом дому-то,

    Он крепких-то везде да караульщиков,

    Он задерьгивал окошецька вси косисцяты

    Он железною цястою все решоткою.

    Повелось- то на радости тут поцесен пир;

    Напивалсэ царишшо-то все поганое,

    Напивалсэ допьяна он зеленым вином,

    Напивалсэ, собака, он пивом пьяныим.

    Как во ту ведь пору, все было во то время,

    Как молилась ведь Марьюшка богу-господу

    Да прецистой царици-то богородици:

    - Сохрани миня, спаси ты, боже, помилуй-ко

    От того- то от тотарина от поганого;

    Уж ты дай мне, господи, путь-то мне способную

    Хоть бы выйти на широку светлу улицю.

    Я скоцю лучше, я пойду на Почай-реку,

    Ухожусь лучше пойду от своих я рук! -

    Не згленетце поганому-ту татарину;

    Скоро заспал тотарин-от Грубиянишшо,

    Он крепким-то сном заспал все богатырьским-то.

    Как по божьей-то было все по милости,

    Да по Марьюшкиной было все по уцести:

    Напились- то тотара-та, вси ведь заспали.

    Как выходит она все до караулшицьков,

    Да дават им горсьем она красна золота;

    Ишше вси- ти ей скоро пропускают-то;

    Да пошла- то она да богу молитце,

    По широкой пошла по светлой улици,

    По ее- то было да все по шьчасьицу:

    Да слуцилось в то время все в полноць-время;

    Ишше спал-то царишшо ведь трои сутоцьки.

    Не слезами идет, больше уливаитце,

    А питаитце всякима она фруктами;

    Далеко она ушла у нас в трои сутоцьки;

    Как приходит она все ко Почай-реки:

    - Мне скоцить мне-ка разве уж во Почай-реку,

    Утонуть- то мне разве от своих же рук?

    Не достанитце мое-то хошь тело белое

    Все тому- то ли хоть тотарину все поганому.

    Сохранил теперь осподь от его, помиловал.-

    Обтирала свои она горюци слезы.

    Под глазами - ведь лодоцька с перевошшиком;

    Говорит перевошшик ей таковы реци:

    - Ты садись скоре в мою-ту, кнегина, лодоцьку;

    Я направлю тибя ведь на путь, на истину,

    Я на ту тибя дорожоцьку на широкую.-

    Как дават перевошшику красна золота.

    - Мне не надоть твое-то ведь красно золото.-

    Перевез- то он ей да стал невидимо;

    Как открылась дорожоцька ей широкая.

    Тут проснулсэ царишшо-то Грубиянишшо;

    Рознимает скоро он книгу волшебную:

    - Вы подите, возьмите - за Почай-рекой.-

    Как пришли-то к Почай-реки послы посланы;

    Да текет славна матушка все Почай-река,

    В ширину- ту текет река, текет широкая,

    В глубину-ту река очунь глубокая.

    Говорят- то послы они таковы слова:

    - Уж мы скажем царишшу все Грубиянишшу:

    Утонула, мы скажом, шьто во Почай-реки.-

    А приехал Роман-от ведь из Большой земли;

    Он искал- то ведь ей да по всим городам;

    Подошол он войной ведь под царишша-та,

    Он прибил-то ведь со старого и до малого,

    Самого- то царишша взял на огни сожег;

    Ишше Васька-то Торокашко да на убег ушол.

    Ишше сам он воротилсэ он во свой же град,

    Он во тот ведь во славной Ерусалим же град.

    Да прошло тому времени все три годицька;

    Да на то ведь уж князь-от все роздумалсэ:

    - У мня нет теперь живой, видно, Марьи Юрьевны! -

    Как прошло ведь тому времени ровно три года,

    Как задумал женитьсе-то князь Роман Ивановиць;

    Он сосватал себе тоже княженеську доць.

    Он послал-то полесьницька все полесовать;

    А полесьницек был он ис простых родов,

    Ис простых-то родов-то да был из бедносьти;

    Он стрелять-то послал его гусей, лебедей,

    Он пернасьцятых маленьких все ведь утоцек.

    А приходит кнегина-та Марья Юрьевна,

    Да приходит близехонько все к полесьницьку;

    Как завидяла она, видит, шьто муськой ведь полк,-

    Она села за кут, сама притулиласе,

    Говорила сама ему таковы реци:

    - Уж ты гой еси, младенькой ты полесьницек!

    Ты подай- то мне свое-то хоть платье верьхнее,

    Приодень мое-то тело нагое.

    Не ходи ты ко мне-то сам близехонько,

    Уж ты дай-ко мне-ка ты приобдетьце-то;

    Я сама- та приду-то да я тогда к тобе.

    Не убойся миня ты, бедной погибшею,

    Не устрашись ты миня-то бедной, безцястною;

    Я ведь роду-ту, роду непростого-то,

    Я ведь роду-ту, роду, да роду царьского,

    Уж я веры-то, веры-то православною.-

    Он ведь скоро скинывал-то да платье верьхное;

    Она скоро одевала его платьице,

    Она скоро идет к полесьницьку на реци:

    - Уж ты здрастуй-ко, младенькой ты полесьницек!

    У тя нет ли цего-нибудь подорожницьков?

    Покорьми ты мою-ту да душу грешную.

    Ты скажи- ко, полесьницек, ты какой, откуль.-

    - Я хожу-ту, хожу ис Царяграда,

    Я стреляю хожу все гусей, лебедей,

    Я пернасцятых все стреляю утоцек

    Я на свадьбу-ту все князю Роману-то.-

    Говорит- то она ему таковы реци:

    - Неужли у вас Роман-от князь не женилсэ-то? -

    - Некакой у нас Роман-от князь не женилсэ-то;

    Ишше тольке вцерась он сосваталсэ;

    А сегодне-то будет все смотренье-то,

    Ище завтра-то будет все венчаньице.-

    Как пришли они с полесьницьком на широкий двор,

    Да сказала она-то полесьницьку по тайности:

    - Ишше я ведь - Романова молода жона,

    Молода- то жона ведь я, Марья Юрьевна.-

    Наливает Романушко все полесьницьку,

    Наливает с остатку-ту пива пьяного,

    Говорит- то полесьницек таковы реци:

    - Уж ты гой еси, Роман ты князь Ивановиць!

    Ты налей- ко моему-то бедному товарышшу,

    Ты налей- ко ему тольки меду сладкого;

    Поднеси- косе, князь-то, да ведь как сам ему.-

    Ище князю-ту тут ему смешно стало:

    - Поднесу токо, уж я послушаю:

    Да при свадьбы живу-то да все цюжим умом.-

    Подносил- то он ей да меду сладково;

    Выпивала она-то тут на единой дух

    Да спустила ему перьсьтень все обруцельней свой;

    Он увидял-то перьсьтень да все во цяроцьки,

    Он берет- то ведь перьсьтень да во праву руку,

    Прижимает он перьсьтень к ретиву серьцу.

    - Ты скажи-кось, скажи мне-ка, полесьницек,

    Ты ведь где-то, полесьницек, взял товарышша?

    Роскажите-ко мне-ко сушшу правду всю,

    Сушшу правду вы мне-ка все неутайную.-

    Говорит настояшшой ему полесьницек:

    - Я скажу-то тибе-то правду, поведаю:

    Я нашол ведь в лесу твою-ту молоду жону,

    Молоду твою жону-ту, кнегину Марью Юрьевну.-

    Ише тут- то ведь князь да обрадел у нас;

    Он ведь брал-то ведь Марьюшку за праву руку:

    - Ты откуль-то пришла, откуль тебя бог принес?

    Заступили ведь-то, ведь молитвы-ти

    Ище все попов-то, отцов духовных,

    Ишше все наших прицетницьков церьковных -

    Со слезами за тобя-то они богу молилисе. -

    - Ты бери-ко, бери-косе, мой полесьницек,

    Ты бери мою невесту все обруценную!

    Не проминею-ту своей-то я молодой жоны,

    Молодой своей жоны-то да Марьи Юрьевны.-

    Повенцял- то он младого все полесьницька

    На своей он невесты все обруценныя,

    Становил- то все младого он полесьницька

    Он к сибя на двор главным все предводителем,

    Тут повелсэ поцестен-от пир на радости

    Ище князю-то Роману по свиданьицю с его да молодой женой,

    Ишше младому-ту все полесницьку.

    А повелсэ тут пир с им вместе тут;

    Ишше князь-от Роман-от был все тысецьким,

    Ишше Марья-та Юрьевна все ведь сватьею,

    Овинцели младого все полесьницька;

    Обдержали они ведь все по злату венцю,

    На двори у их жить стал главным предводителем.

    А й с- под ельничку с-под березничку,

    Из- под часта молодого орешничку,

    Выходила калика перехожая,

    Перехожая калика переезжая.

    У калики костыль дорог рыбий зуб,

    Дорог рыбей зуб да в девяносто пуд.

    О костыль калика подпирается,

    Высоко калика поднимается,

    Как повыше лесу да стоячаго,

    А пониже облачка ходячаго,

    Опустилася калика на тыи поля,

    На тыи поля на широкия,

    На тыи лужка на зеленыи,

    А й о матушку ль о Почай-реку.

    Тут стоит ли силушка несметная,

    А несметна сила неповерная,

    В три часа серу волку да ни обскакати,

    В три часу ясну соколу да не облетети.

    Осередь- то силы той невернои,

    Сидит Турченко да богатырченко.

    Он хватил Турку да за желты кудри,

    Опустил Турку да о сыру землю.

    Говорит калика таково слово:

    - Скажи, Турченко да богатырченко!

    Много ль вашей силы соскопилосе,

    Куда эта сила снарядиласе? -

    Отвечает Турченко да богатырченко:

    - Я бы рад сказать, да не могу стерпеть,

    Не могу стерпеть, да голова болит,

    А й уста мои да запечалились,

    Е сорок царей, сорок царевичев,

    Сорок королей да королевичев.

    Как у кажнаго царя-царевича,

    А й у короля да королевича,

    А й по три тмы силы, по три тысячи.

    Снарядиласе уж силушка под Киев-град,

    Хочут Киев-град да головней катить,

    Добрых молодцов ставить ширинками1),

    А й добрых коней да табунами гнать,

    А й живот со града вон телегамы.-

    О костыль калика подпирается,

    Высоко ль калика поднимается,

    А й повыше лесу стоячаго,

    А й пониже облачка ходячаго.

    Поскакала каликушка ко городу,

    А й ко славному ко городу ко Киеву,

    Она в город шла да не воротамы,

    Она прямо через стену городовую,

    Нечто лучшу башню наугольнюю.

    Становилася калика середь города,

    Закричала калика во всю голову,

    С теремов вершиночки посыпались,

    Ай околенки да повалялисе,

    На столах питья да поплескалисе.

    Выходил Олешенька поповский сын,

    Берет палицу булатнюю,

    Не грузную палицу, да в девяносто пуд,

    Он бьет калику по головушки,

    Каликушка стоит не стряхнется,

    Его желты кудри не сворохнутся.

    Выходил Добрынюшка Микитинич,

    Как берет Добрынюшка черленый вяз,

    Не грузныя вяз, да в девяносто пуд,

    Он бьет калику по головушки,

    Каликушка стоит не стряхнется,

    Его желты кудри не сворохнутся.

    Выходил казак Илья Муромец,

    Говорит казак таково слово:

    - Уж вы, глупы русскии богатыри!

    Пошто бьете калику по головушки?

    Еще наб у калики вистей спрашивать:

    Куды шла калика, а что видела? -

    Говорит калика таково слово:

    - Уж я шла, калика, по тыим полям,

    По тыим полям по широкиим,

    По тыим лужкам по зеленыим,

    А й о матушку ли о Почай-реку.

    Уж я видела тут силушку великую

    В три часу волку не обскакати,

    В три часу ясну соколу не облетети.

    Осередки силы великий

    Сидит Турченко-богатырченко.

    Я хватил Турку за желты кудри,

    Опущал Турку о сыру землю.

    Скажи, Турченко-богатырченко:

    Много ль вашой силы соскопилосе,

    Куда эта сила снарядиласе?

    Уж бы рад сказать, да не могу стерпеть,

    Не могу стерпеть, да голова болит,

    А й уста мои да запечалились.-

    Говорит казак таково слово:

    - Ай калика перехожая!

    А идешь ли с нами во товарищи,

    Ко тыи силы ко великии? -

    Отвечает калика перехожая

    Старому казаку Илью Муромцу:

    - Я иду со вами во товарищи.-

    Садились богатыри на добрых конях:

    Во- первых, казак Илья Муромец,

    Bo- других, Добрынюшка Микитинич.

    Оны с города ехали да не воротамы,

    Прямо через стену городовую,

    Нечто лучшу башню наугольнюю.

    А й каликушка не осталасе,

    О костыль она да подпираласе,

    А скочила стену городовую.

    Поезжат казак Илья Муромец

    Во тую ли силу в великую,

    Во тую ли силу правой рукой,

    Добрыня Микитич левой рукой,

    Калика шла середочкой.

    Стал он своею дубиною помахивать,

    Как куды махнул,

    Дак пала улица,

    Отмахивал - переулочок,

    Прибили всю силу неверному.

    Обращались к славному городу,

    Ко тому ли городу ко Киеву,

    Скакали через стену городовую,

    Отдавали честь князю Владимиру:

    - Мы прибили силу всю неверную.

    Во столном славном граде Киеве

    Говорит князь Владимер Всеславич киевской

    Своим богатырем Илье Муромцу с товарищи:

    «Или то вам не сведомо богатырем,

    Что отпущает на меня царь Костянтин

    Из Царяграда сорок два богатырей,

    А велит им Кеев изгубити.

    И вы б нынеча никуды не розежалися,

    Берегли бы естя града КиевА й всее моеи вотчины».

    Бьют челом семь богатырей:

    «Государь, князь Владимер киевской Всеслаевич!

    Отпусти нас в чисто поле,

    Мы тебе, государю,

    Прямыя вести отведаем

    И приведем тебе, государю, языка добраго;

    Тебе, государю, славу великую учиним,

    И себя, государь, в честь введем

    И всему твоему государству похвалу великую учиним

    И многия орды острастим».

    А взговорят богатыри таково слово:

    «Государь князь Владимер киевской!

    Сторожем мы в земле не извадились жить,

    Не доведетца нам сторожами слыть».

    Имена богатырем:

    1 - богатырь Илья Мур[ом]ец, сын Иванович,

    2 - богатырь Добрыня Никитичин,

    3 - богатырь дворянин Залешанин серая свита,

    злаченые пугвицы,

    4 - богатырь Олеша Попович,

    5 - богатырь щата Елизынич,

    6 - богатырь Сухан Доментьянович,

    7 - богатырь Белая Палица,

    Красным золотом украшена, чечьим жемчюгом унизана,

    Посреди тоеи палицы камень - самоцветной пламень.

    Да говорят богатыри таково слово:

    «Государь, князь Владимер киевской Всеслаевич!

    Не извадились мы сторожем стеречи,

    Только мы извадились в чистом поле ездити,

    Побивать полки татарские;

    Отпусти нас, государь, в чистое поле,

    Мы тебе, государю, прямые вести отведаем

    Или тобе приведем языка добраго».

    Взговорит князь Владимер киевской:

    «Ои естя, богатыри, Илья Муромец с товарыщи!

    Непригож вам в те поры прочь отехати,

    А меня вам, государя, покинути одново в Киеве.

    А яз жду тех боготыреи

    С часу на час борзо х Киеву.

    Пригоже вам моея вотчины поберетчи».

    Тут богатыри закручинилися.

    Идут к своим добрым коням,

    УДаря челом великому князю Владимеру Всеслаевичу;

    Учали на них класти седла черкаские,

    Подтягивают подпруги шелку белово,

    У всех пряжи булатные,

    Красного булату перепускнаго.

    Да кладут на собя доспехи крепкия,

    Емлют с собою палицы булатныя,

    Того булату перепускнаго,

    И всю свою здбрую богатырьскую.

    И, всед на кони,

    Прочь поехали из Киева,

    Заложили копья булатные вострыя,

    Поехали в чистое поле.

    Едут по чистому полю,

    Взговорят промеж собою такову пословицу:

    «Лутче бы мы тое срамоты великия не слыхали,

    Нежели мы от князя в очи такое слово слышали;

    Хотя б мы людеи не дородились,

    Да были бы мы богатыри не добрыя,

    И нас бы в Киеве сторожи стеретчи не заставливали».

    Говорит Илья Муромец своим товарыщем:

    «Государи естя мои товарыщи!

    Чем тех богатырей на себя ждати х Киеву,

    Мы поедем встречю к ним и там с ними свидимся.

    А сказывают, что удалы добре - не по обычаю,

    Мы станем богу молитися,

    Чтобы нам бог помощь послал

    На цареградцких богатырей».

    А прямо идут ко Царюграду.

    Как будут двенадцать поприщ до града,

    Перезжаючи Смугрю-реку,

    Ажно има навстречю идут двенадцать человек

    Цареградцких богатырей,

    А на них платье калицкое.

    Приехал к ним Олеша Попович

    Да говорит им таково слово:

    «Братия вы милая, калики перехожия,

    Дайте вы нам свое платье каличное,

    А у нас возьмите наше платье светлое».

    Говорит калика таково слово:

    «Ои еси, Алеша Попович! Али меня не знаешь,

    Или имени моего не ведаешь как меня зовут?

    Зовут меня по имени Никита Иванович,

    Родом есми Карачевец».

    А на каликах гуни1) голуба скорлату,

    А тер[ли]ки на них камки2) венецкие,

    А палицы у них вязовые,

    С конца в конец свинцу налиту;

    А Никиты палица вся золотая.

    Приехал к ним Илья Муромец

    Да говорит им таково слово:

    «За то нам, Никита, бранитися не о чем,

    А вам стоять не за што;

    Вото вам платье светлое,

    Дайте нам свое платье калицкое!»

    Взговорит Никита таково слово:

    «За то нам, государь Илья Муромец,

    Стоять не за што и спору чинить не о чем!».

    Дают [с] собя платье калицкое,

    Они Дают с себя платье светлое.

    Взговорит Добрыня Никитич таково слово:

    «Почто вы, Никита, ходили во Царьгород?»

    Говорит Никита таково слово:

    «Государь Добрыня Никитич!

    Ходили мы прямых вестей отведывать.

    Естли столко цареградцких богатырей,

    Итти ли им в Киев-город?

    И вести прямые неизменные:

    При царе богатыри похваляютца,

    Хотят Кеев-город на шити взяти,

    И великого князя с великою княгинею в полон вести

    А удалых богатырей, станных людеии,

    Под меч всех приклонити,

    А злато и сребро покатим телегами».

    Говорит в те поры Илья Муромец:

    «Слышите ли, мои товарыщи?

    За то хочю голову сложить -

    За государеву чашу и молитвы

    И за ево хлеб-соль великую».

    Оставляют свои добрыя коня на Смугре-реке

    И все свои сряды богатырския,

    По одной емлют себе по булатной палицы

    Красного булату перепуськного

    И тые несут под гунями скурлатными.

    Да говорят меж собою пословицу:

    «Бога ради, богатыри,

    Будте к татарским речем стерпивы».

    Говорит дворянин Залешанин:

    «Всех у нас пуще Олеша Попович,

    Что он- де пьян или не пьян,

    Изо всех нас охоть бранитися:

    Тот у нас богатырь кручиноват»3).

    Пошли богатыри во Царьгород,

    А в те поры у царя стол,

    А в столе подают поесть.

    Пришли богатыри на царев двор,

    И стали на земле перед красным окном,

    И учали просити милостины

    Противу окны громким голосом.

    Наличные слышат гласы - сказали самому царю.

    И, слыша царь Косьтянтин гласы наличные,

    Да говорит Тугарину Змиевичю:

    «Вели позвать калик тех,

    По речам [кабы] Русь пришла,

    Попытай их о вестях о киевских,

    Што буде они ведают».

    Позвали калик ко царю;

    Царь учал калик спрашивать:

    «Скажите вы, калики перехожие!»

    Учал Илья Муромец говорити:

    «Ходим мы, государь,

    От великого князя Владимера Всеславича киевского».

    Против царя сидит Идол Скоропеевич богатырь,

    А ростом добре, не по обычаю,

    Меж очима у него стрела ладится,

    Меж плечми у него болшая сажен,

    Очи у него, как чаши,

    А голова у него как пивной котел:

    Посмотрить на него - устрашиться.

    Говорит царю Костянтину таково слово:

    «Государь царь!

    Волно человек попытати о вестях -

    О киевских богатырех.

    Сколко у великого князя Владимера богатырей,

    И каковы оне ростом, прытостью».

    Царь учал калик спрашивать:

    «Скажите вы, калики перехожия,

    Про киевских богатыри?»

    Говорит Илья Муромец сын Иванович:

    «В Кееве, государь, тридцать два богатыря -

    Да удалы не по обычаю!»

    Говорит Идол-богатырь:

    «Есть ли у вас славной богатырь Илья Муромец,

    Каков он рожаем и каков велик ростом?

    Посмотрить-де на него - устрашитца.

    И вы посмотрите нашим богатырем».

    Говорит Илья Муромец:

    «И ты, государь, смотри на меня».

    Взговорит багатыр Идол Скоропеевич:

    «Царь государь Костянтин,

    Не мешкай, государь, службою багатырьскою!

    Отпущаи, государь, нас на Русь борзо х Киеву,

    X князю Владимеру,

    И будет то[л] ко то [слово] не солгано,

    Што в Киеве возговорят удалы богатыри,

    И мы тебе, государю,

    Приведем князя Владимера с великою княгинею…

    Богатырем и удалым молодцом под меч поклонитым.

    И всем в Киеве учиним сечю великую,

    А злато и сребро покатим телегами.

    Тебе, государю, прибыл и славу добрую во вся орды,

    А себя в честь введем».

    Взяла кручина молода Олешу Поповича,

    Да говорит Олеша Попович таково слово:

    «Коли вы, богатыри, приедите х Киеву,

    Тогды не узнаете дороги, куды вам бежати.

    А станете [мо]лодцев кеевских и учините сечь великую,

    А покатятца головы татарския,

    А прольетца кровь горячая богатырей,

    Цареградцких богатырей.

    Не пять у нас человек в Кееве,

    Есть близко десятка человек!»

    Идол на него розкручинился.

    Говорит дворянин Залешанин:

    «С твоего, государь, меду опился».

    Говорит дворянин Залешанин Олеше Поповичю:

    «Уйми свое сердце багатырское,

    Немошно нам тебя нажюрить, ни наговорить».

    Говорит Олеша Попович:

    «А он наших богатырей ни во что ставит,

    И великого князя хулит,

    И Илье посмехаетца!»

    И Идол на него розкручинился.

    Говорит дворянин Залешанин:

    «Из ума, государь, он выпиваетца!»

    Говорит Идол-богатырь:

    «Скажите, калики, про кеевских богатырей -

    И каковы у них лошади удал[ы]?»

    И с ним говорит дворянин Залешанин:

    «По вся дни, государь,

    Ведаем и лошади богатырские знаем».

    Говорит Идол-богатырь:

    «Царь- государь, волно человек после разпрошать.

    Вели, государь, показать им свои лошади царьския».

    Царь велел вывести свои лошади царския.

    Говорит калика перехожия:

    «Лутче тех шкап4) в Кееве и простыя лошади,

    А на богатырские лошади пристрашно посмотрить!»

    Говорит Идол-богатырь:

    «Вели, царь государь,

    Показать им наши лошади богатырские».

    Царь велел вывести лошади богатырские.

    Ведут лошади богатырские:

    Первую лошадь ведут Идола-богатыря Скоропеевича

    На двенадцати чепях на золотых,

    Вторую ведут лошадь молода Тугарина Змиевича

    На одиннадцати чепях сребряных.

    За теми ведут сорока дву богатыреи;

    А все те кони удалы добре, не по обычею;

    Каликам полюбилися.

    Издалеча калики увидели,

    Что добры, не по обычею.

    Говорит дворянин Залешанин:

    «Сверху, государь,

    Не мотчи сметить и усмотрить,

    И как, государь царь, сметим,

    И мы тебе, государю, скажем

    Про наших богатыреи и про конеи

    И их храбрость скажем».

    И царь повелел им вытти.

    Пошли калики вон от царя лошадей смотрить.

    И как будут посреди двора царева й лошадей,

    Взговорили богатыри промеж собою такову пословицу

    «Смотрите, государи товарищи,

    Коней, да высматривайте гораздо,

    Было б нам, что про наших коней царю сказать!»

    «Да уж ли калики высмотрили?»

    Взговорят калики:

    «Теперь, государь, высмотрили».

    Взговорит Илья Муромец своим товарыщем:

    «Теперво нам, братцы, строка пришла.

    Отимаите лошади багатырские,

    Убейте татар без милости,

    Садитеся на кони без седел,

    На кони богатырския на добрыя!»

    Пришли богатыри х конем.

    Не птички соловьи рано в дуброве просвистали,

    Свиснули, гаркнули багатыри багатарским голосом,

    Да свиснули палицы булатные у Ильи Муромца

    c товарыщи

    Послетали головы татарския!

    Отняли себе по добру коню

    И, вслед на кони,

    Прочь из града поехали до Смугры-реки.

    Добрых коней един у царя остался на дворе,

    И тот Олеше Поповичю.

    Воротился Алеша пешь во Царьгород,

    А коня покинул на Смугре-реке.

    Да говорит Алеша Попович

    Царю Костянтину таково слово:

    «Потому мы, царь, у тебя лошади не все емлем,

    Что хотим мы с твоими богатыри

    В чистом поле свидетися

    И их прытость увидети.

    И будем мы опять с твоими богатыри во Цареграде».

    И изговоря Олеша,

    Поехали богатыри к Смугре-реке.

    Да кладут на собя досьпехи крепкия

    И всю збрую богатырскую,

    Емлют с собою палицы булатныя

    И копья вострыя.

    Ажно скачют из Царяграда богатыри

    С великою поганою силою татарскою.

    Говорит Олеша Попович:

    «Государи мои товарыщи!

    Потерпите малехонко,

    Дайте мне поправить свое сердце богатырское.

    Богатырское сердце нестерпчиво,

    Хочет и последнюю орду побити, похвалу доспети!»

    Свиснул, крикнул богатырским голосом:

    «Потерпи [те] малехонко,

    Дайте мне теперво с ними одному поправиться:

    Хочю себе похвалу доспети,

    Чтоб у[ви]дял царь Костянтин

    И дошла б наша похвала до князя Владимера!»

    И как съезжаютца с злыми полки татарскими,

    И с сороки дву богатыри цареградцкими,

    Свиснули, крикнули богатыри богатырским голосом;

    От свисту и от крику лес росьзтилаетца,

    Трава постилаетца, добрыя кони на окарашки падают,

    Худыя кони и живы не бывали.

    Не пти[чки] соловьи в дуброве просвистали,

    Свиснули, гаркнули руския богатыри,

    Илья Муромец с товарыщи.

    Говорит царьградцкои богатырь Идол Скоропеевич:

    «Государи мои товарыщи!

    Сердце ся у меня ужаснуло, трепещется,

    И голова вкруг обходит,

    И очима не мощно на свет глядеть:

    Болшое нам побитым всем!»

    Взговорит Тугарин Змиевич:

    «Болшое нам, товарыщи, коли б смерти минутись,

    Ли ся храбрость наша преложися на тихость;

    Не мошно руки поднять, скоро нас страсть взяла:

    Болшо Илья Муромец сам пришел!»

    Напустил Илья Муромец

    Встречю цареградским богатырем

    От своих товарыщев в полуверсте,

    И все товарыщи скоро поехали за ним.

    И ударилися крепко на копья булатныя,

    И учалися твердо бить и неподвижно;

    Колды копья у них булатные

    Приломалися и доспехи крепкие.

    Збил Илья Муромец з добра коня

    Идола Скоропеевича, а Тугарина руками взял.

    А обеих богатырей, ИдолА й Тугарина, живых взяли,

    И вьсю силу татарскую побили,.

    И тех сорока богатырей побили.

    А Идола- богатыря и Тугарина-богатыря -

    Живых ведут их во Царьгород.

    И ставятца перед царевою полатою.

    Говорит Илья Муромец своим товарищи таково слово:

    «Тебе, царю, ведомо было,

    Что твоих сорока двух богатырей побили

    И всю силу татарскую поганую побили,

    А твоих лутчих богатырей,

    Идола Скоропеевича да Тугарина Змиевича, живых взяли

    Да потому, царю, тебя ничем не двигнули,

    Ни крянунули ни черным волосом,

    Что ездим мы без государскаго ведома.

    А похвалу есми видели твоих богатырей:

    Похвала мужю - великая пагуба!

    А татар всех побили, тем на Руси не бывати.

    Толко, царю, теперво тебе челом бьем

    Идолом- богатырем,

    Чтоб ты на нас не кручинился;

    А Тугарина тебе, государю, не Дадим,

    Отвезем великому князю,

    С чем нам ко князю Владимеру появитися».

    И Дают богатыри царю Идола,

    А Тугарина с собою емлют.

    Не белая лебедь восклицала,

    Восплакала мати Тугарина Змиевича

    И бьет челом благоверной царице Елене:

    «Государыни благоверная царицы Елена!

    Упрощай ты, государыни, у русских богатырей

    Молода Тугарина Змиевича».

    Говорит благоверная царицы:

    «Государи естя руския богатыри,

    Илья Муромец с товарищи!

    Таких грозных богатырей не бывало в Цареграде

    Не побивали наших цареградцких богатырей,

    Не уведите для моих слез

    Младово Тугарина Змиевича!»

    Говорит Илья Муромец с товарыщи:

    «Государыня благоверная царицы Елена!

    За то тебе говорим, государыни,

    Не двигнем Тугарина ни чем

    Для государьскаго твоего слова;

    Будет Тугарин в Киеве,

    Потом тебе будет во Цареграде жив.

    А нелзе нам отдати богатыря цареградцкого,

    Нечем нам в Киеве похвалитися,

    Что нам сказать князю Владимеру Всеслаевичю!»

    Били челом государыни, прочь поехали.

    Ведут с собою языка добраго,

    Тугарина Змиевича.

    Едут по полю по чистому

    И выбирают от себя богатыря дворянина Залешанина:

    «Поедь ты, дворянин Залешанин,

    К стольному граду Кееву:

    Ты жилец двора государева,

    Много живешь во дворе государево

    И всякой чин ведаешь.

    Обошли нас, государю князю Владимеру Всеслаевичю,

    Велит ли нам он свои государския очи видети:

    «Агрубили есмя твоему недругу -

    Царю Костынтину благоверному,

    Убили есмя у него со сорок двух богатырей,

    А с ним татар люди многия

    Да одново богатыря оставили во Цареграде,

    Другово тебе ведем».

    Приезжал дворянин Залешанин граду х Киеву,

    И пошел к великому князю Владимеру Всеславичю,

    И справил речи от своих товарыщев,

    Что ему наказано.

    Приехали богатыри к государю

    Владимеру Всеслаевичю,

    Привезли языка добраго -

    Тугарина Змиевича, цареградцкого богатыря.

    Князь великий Владимер Всеслаевич

    Почал богатырей жаловать,

    Дает им шубы подасамиты и чепи великия златые,

    И сверх тово казною несметно.

    Да говорит князь Владимер Всеслаевич:

    «Да впредь вас, богатыри, рад жаловать

    За вашу выслугу великую и за службу богатырьскую!

    А ныне емлите себе, что вам надобе!»

    И учал князь Владимер Всеслаевич

    Молода Тугарина Змиевича спрашивать о вестях.

    Зговорит Тугарин:

    «Что меня, государь, о вестях спрашиваешь?

    Князь Владимер Всеслаевич!

    У тебя, государя,

    Вотчины не во всех ордах,

    А богатырей твоих удалее нет и во всех землях».

    И как будет князь Владимер навесело,

    И учали потешатися.

    И бьет челом Илья Муромец с своими товарыщи:

    «Государь князь Владимер Всеслаевич!

    Умилосердися, пожалуй нас,

    Холопей своих!

    Говорила нам царицы Еленa й била челом,

    Чтоб мы заложили слово тебе,

    Государю, о молодом Тугарине,

    Чтоб ты пожаловал, отпустил ево во Царьгород;

    И молвили есмя царице Елене,

    Чтоб нам упрошат у тебя, государя,

    Молода Тугарина Змиевича во Царьгород.

    А мы тебе, государю, ради впред служить,

    Елико сила может!»

    Князь Владимер Всеслаевич пожаловал,

    Отдал им молода Тугарина Змиевича,

    Цареградцкого богатыря.

    Говорит князь Владимер Всеслаевичь:

    «Ои естя, мои князи и богатыри!

    Цареградцких богатырей было сорок два,

    А с сими было татар людей много,-

    Не рат ли в поле была?

    А моих богатырей толко семь было!»

    Били ему челом богатыри,

    Взяли молода Тугарина Зьмиевича

    И всклали на собя всю збрую богатырьскую,

    Поехали во чисьто поле.

    И как будут на рубеже,

    Отпускают во Царьград молода Тугарина

    И учали закл[и]нать,

    Чтоб им на Русь не бывать век по веку.

    Да отпустили с радостью великою,

    И простилися, и сами поехали в чисто поле.

    Богатырское слово. Вовеки аминь.

    Был- жил-от Камское велико побоишшо,

    Собиралось сорок королей да сорок королевичей,

    Ише сорок-то царей было, сорок царевицей,

    Ише сорок было атаманов, сорок атаманшишков,

    И под каждым королем было силы сорок тысяцей,

    И под каждым королевичем сорок тысяцей,

    И под каждым-то царем было сорок тысяцей,

    И под каждым-то царевичом было сорок тысяцей,

    И под атаманами было сорок тысяцей,

    Под атаманщиками было сорок тысяцей.

    Как от духу-ту было тотарьского

    Не пекло сонцо красное,

    И не дули-то ветры буйные,

    Красно солнышко да помрачилосе,

    Светел месяц не светел же.

    И как от пару-ту от кониного-лошадиного

    Мать сыра-земля да потрясаласе,

    Из озер- то вся вода из рек да выливаласе,

    Приближались они ко красному городу ко Киеву

    И ко ласковому князю ко Владимеру.

    Услыхал- то тут да нашо красно солнышко,

    Как Владимер-от князь да Святослаевич,

    Что приближаетсе-от сила-то неверная,

    И неверна сила, Камское побоишшо,

    Как ко городу славному Киеву.

    У князя- то Владимера

    Как во Киеви богатырей не случилосе,

    Не случилосе, не пригодилосе,

    Они розъехались да по своим местам,

    По своим местам да по своим домам,

    Ко своим к отцам да ко своим родным матушкам,

    К молодым жонам да к малым деточкам.

    Одевал- то князь Владимер-от

    Он печальне платье черное,

    И он пошел-то в божьи в церкви,

    Он служить-то обедни с панахидами.

    (Это я слышала от своего дедушки от Гаврилы

    Леонтьевича, как Маркову пел, славное там, а я слушала).

    И служили, пели все отцы-попы духовные,

    Во больших церквах служили, во соборах же,

    А й нашо красно-то же солнышко молилсе богу-осподу,

    И пресвятой-то он да богородицы.

    Выходил- то скоро да из божьей церквы,

    И заходил-то он во грины свои княженеськие,

    Приходил- то он же во свою-ту княженеськую,

    И говорил же он да таковы слова:

    - Уж ты ой еси, Добрынюшка Никитич млад,

    У тебя, Добрынюшка, да рука леккая,

    Рука леккая да перышко да лебединое,

    Ты пиши скорее же ты, Добрынюшка Никитич млад,

    Ты пиши- косе скоре жо ярлычки да скорописцеты,

    Ты зови- косе могучих руських же богатырей,

    Ты ко мне, ко князю ко Владимеру, да на почестен пир,

    Как попить-поись же у мня да все покушати,

    Ише беленькой лебедушки порушати,

    А порушати лебедушки, покушати,

    А на Камское зло великое побоишшо побитисе.

    И во перьву же голову пиши, Добрынюшка Никитич млад,

    Ты пиши- косе богатыря Самсона сына Колыбаева

    Да со племянником.

    Ише во- вторых же ты пиши же Россишшу Росшиби

    Колпак да со племянником,

    И ты ише пиши-ко Пересмяку со племянником,

    Ты ише пиши Перемяку со племянником,

    А ты пиши-косе ише старого седатого,

    Ты того ли богатыря пресильного,

    Как Илью- ту пиши сына Ивановича,

    Ты пиши еше Святогора-то богатыря,

    Ты пиши еще Васильюшка да Богуслаевича,

    Ты пиши ише Дуная сына да все Ивановича,

    Ты еше пиши-косе да двух же братьицей,

    И двух Сбродовичей-Петровичей,

    Ише пиши- косе Иванушка сына Гоненовича,

    Ты пиши- косе Алешеньку сына Поповича,

    Ты пиши- косе Ваньку сына да енералова,

    Ты пиши же Ваньку сына хрестьяньского,

    Ты пиши- косе Гаврилушку да Долгополого,

    Ты пиши- косе Чурилу сына Пленковича.

    (Тут быват и какой есь, да забыла, может быть).

    И кого послать же мне съездить да трои суточки,

    Развозить же ети ярлычки да скорописцеты?

    Мне послать-то же надо Махайлушка Егнатьевича,

    У его есь же коничок да Голубанушко,

    Очунь быстрой, очунь он же бойкой же,

    Он же можот объездить трои суточки,

    Обозвать же всех могучих русьских богатырей.

    Уж ты клади-косе, Добрынюшка Никитич млад,

    Скоры ярлычки клади да скорописцеты,

    Уж ты в сумочку же клади во котомочку.-

    И как говорил тогда же все Владимер-князь:

    - Уж ты ой еси, Михайлушко Егнатьевич,

    Поезжай- косе ты же все на своем конички на Голубанушки,

    Ты бери же скоры ярлыки да скорописцеты,

    Ише сумочку бери, скоро котомочку,

    И поди скоре да на широкой двор,

    Ты бери- ко своего же коничка да Голубанушка.-

    Тут пошел скоро Михайлушко да сын Егнатьевич,

    Он пошел скоро да на широкой двор,

    Ише брал- то узду скоро да серебренную,

    Одевал же на своего коничка да на Голубанушка,

    И он одевал на его двенадцать опружинок серебренных,

    И как тринадцату-ту клал же ремняную,

    Он не для-ради красы, а ради крепости,

    Што его доброй конь не выронил,

    А не выронил с седелышка с церкальского.

    Из церкальского седелышка да богатырьского.

    Одевал Михайлушко Егнатьевич

    На себя- то он же платье богатырьское,

    И одевал же на себя латы да богатырьские,

    Ише брал с собой да копье вострое,

    Ише брал с собой он сабельку булатную,

    А булатну сабельку же все же вострую,

    Он скакал скоро на своего добра коня,

    На добра коня да богатырьского.

    На своего же он на Голубанушка,

    Он поехал скоро во чисто поле,

    Во чисто поле, в широкое в раздольицо.

    Заприезжал-то ко Самсону сыну Колыбаеву,

    Ко его ко терему да ко высокому,

    И ко высокому ко терему, к окошечку косисцетому,

    Он кричал-то, зычал да зычным голосом,

    Э и он голосом крычал да богатырьским же,

    И подал- то же ярлычки да скорописцеты,

    Поклонилсе он да низко ему:

    - Уж ты еси, Самсон же сын да Колыбаев же,

    Тебя звал-то нашо красно солнышко,

    Как Владимер-князь да Святослаевич,

    На почесен пир да попировати же,

    А на Камское побоишшо побитисе.-

    Отворачивал Михайлушко да сын Егнатьевич,

    Он своего все добра коня да Голубанушка,

    Он поехал скоро за другима же,

    За богатыреми за могучима,

    Он их звать-то всих же все да на поцесен пир,

    А на Камское побоишшо побитное.

    Ише скоро же Михайлушко же сын Егнатьевич,

    Он объездил на своем же он на коничке,

    На своем же он да на Голубанушке,

    Трои суточки же все да всех обозвал он.

    Ише скоро тут богатыри да снаряжалисе,

    Они скоро же да одевалисе,

    Они скоро вси да вдруг они поехали,

    Как поехали скоро ко славному ко городу,

    [О]ни ко Киеву да подъезжали же.

    Как сыра- то земля да потрясаласе,

    Из рек, из озер вода да розливаласе,

    Приезжали они ко терему да княженеському,

    Тут стречал же их да князь Владимер Святослаевич,

    Он стречал-то же их да низко кланялсе:

    - Приходите-ко вы, дороги мои гости любимые,

    Вы могучие все богатыри пресильние,

    Вы мою же во грину княженеськую,

    За ти ли за столички дубовые,

    И за те ли за скатерти за браные,

    И за те ли все за ества сахарные,

    К дорогим-ти напиточкам заморским-то,

    Вы попить, попеть да у мне же все покушати,

    А на Камское великое побоишшо побитисе.-

    Тут садились же богатыри могучие,

    Как могучие богатыри пречудные,

    Вони пили, ели трои суточки, (не порато1) торопились),

    Они все- то были все веселые.

    Тут приходил-то нашо красно солнышко,

    Как Владимер-от Святослаевич:

    - Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,

    Вы любимы мои же все пресильния,

    Вы же долго сидите да проклаждаитесь,

    Над собой-ту же вы нечего все не знаите:

    Как не вешная вода да розливаитсе,

    Как погана тотарьска сила приближаитсе,

    Как ко славному городу ко Киеву.-

    Как приходил-то князь Владимер Святослаевич,

    И говорил-то он же им да таковы слова:

    - Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,

    Уж вы рыцари да все пресильние,

    Уж вам полно сидеть да проклаждатисе,

    Вам пора же ехать, нужно собиратисе

    А на Камско-то побоище, да приближается

    Как по городу да все они ко Киеву.-

    А тут- то да Илья Муромец,

    Илья Муромец да сын Иванович,

    Он говорил-то князю все же он Владимеру:

    - А ты Владимер-князь да Святослаевич,

    Убирайсе ты ко своей княгины Апраксеньи-то,

    Апраксеньи да королевисьни,

    И ты ей же да все роспоряжайсе же,

    А до нас- то тебе да все же дела нет.-

    А как тут-то они пили, ели, проклаждалисе,

    Не торопилисе да они не думали.

    Боле не смел-то князь Владимер боле им

    Да сказать нечего.

    А й как тут-то пришло да времечко же все,

    А й как тут-то выходил старая стариншина

    Из- за тех столов из-за дубовых,

    Ише крест он клал по писанному,

    Он поклон-от же вел да по-ученому,

    Он молился же богу-осподу да низко кланялсе,

    И князю- ту Владимеру да поклонялся же

    Со Апраксеньей-то же он да королевисьней.

    И тут говорил-то старец-старенынина:

    - Ище нам полно, братцы, проклаждатисе

    И сидеть же што да веселитисе,

    И пора нам ехать во чисто поле.

    Во широкое да во роздольице,

    На Камское же нам да все побоишшо,

    Нам поотведатьсе надо да все побитисе.-

    Говорил тогда да Илья Муромец:

    - Уж ты ой еси, Самсон да сын да Колыбаев же,

    Уж мы будем-ко же мы да жеребей метать,

    Кому достанитсе да рука правая,

    А кому достанитце силы середка же.-

    А говорил тогда Илья, Илья же Мурамец:

    - Поезжай-ко, Пересчет да со племянничком,

    Сосчитайте-ко вы Камское побоишшо,

    Ише сколько силы-той ихной тотарьскою.-

    Тут поехал Пересчет-то со племянником

    И сосчитать-то силу неверную,

    Приезжали они к силы поганою,

    Как паганой силы же все тотарьскою,

    Сосчитали силушку, не могли же счету дать,

    И некак нельзя да все подумати,

    Ише как все равно вешная грезь да подымаласе.

    И назать же они да воротилисе,

    Ко своим- то могучим русьским же богатырям,

    Они ко тем ли шатрам да все к полотьненым,

    Приезжал- то Пересчет да со племенничком,

    Говорил- то же им да таковы слова:

    - Уж вы ой еси, Самсон да сын да Колыбаев же,

    Уж ты Илья ты да свет Иванович,

    Ише силы- то поганою тотарьскою

    Нельзя некак же да все подумати,

    И некак же я тут не мог да сосчитать же все,

    И погана сила все да подымаетсе

    И как вешная грезь да розливаетсе,

    И как им некак нельзя да все подумати.-

    Говорил тогда да Илья Мурамец,

    Илья Мурамець да сын Иванович:

    - Уж ты ой еси, Самсон же сын да Колыбаев же,

    Поезжай со своим любимым же племянницком,

    В руки правую да приезжай в лесу,

    А я поеду в середку в самую,

    А в саму середку в Камское побоишшо.-

    Тут же стали богатыри да розъежатисе,

    [О]ни поехали во все четыре стороны,

    И поехал- то старой-от седатой-от

    Ише тот ли Илья да свет Иванович,

    Он садился скоро на своего-то добра коня,

    На добра коня садился богатырьского,

    И он брал в руки копьицо да свое вострое,

    Они брали с собой сабельки же булатныя,

    И тут зачал старой-от седатой-от,

    И своей саблей он вострую да он помахивати

    И направо, налево стал он их отмахивати.

    Он рубил- то их, метал ровно да как же мог.

    И тут они билисе, дрались да трои суточки,

    Не едаючи они да не пиваючи,

    Их же тут же они да силушку великую,

    Перебили всех тотар да до единого.

    И тут они роскинули белы шатры полотьнены

    И заснули же снами богатырьскима.

    И тут не спал Алешенька Попович млад,

    И не спал Ванька да сын да енеральской же,

    И не спал Гаврилушко да Долгополой же,

    И говорили они да таковы слова-

    - Кабы был бы здесь бы столб до неба,

    Перебили бы мы всю силу поганую,

    А не един бы не оставили на семена.-

    А в ту пору же да в то же времечка,

    Ише вся сила поганая да подынуласе,

    Она подынулась опять, снова завоевала же.

    Тогда- то Алешенька Поповиць млад,

    И Гаврилушко да Долгополой же,

    И Ванька же да сын да енеральской-от

    Испугалисе от страху от великого,

    Розбужали они богатырей могучих же

    От крепкого сна же их да богатырьского.

    А пробуждалисе богатыри же все,

    Они не знают, шшо ето где сделалось,

    Ише что тако с има тако приключилосе.

    Они садились скоро на своих добрых коней

    Да богатырьских же,

    Они билисе-дралисе трои суточки,

    И они вси-то же из сил да все повыбились,

    А как они тогда же, все богатыри,

    Как подъезжали-то ко стенам да ко каменным,

    А какой приедет-от тут да тут же все окаменет.

Используются технологии uCoz