Здесь собраны образцы древнеиндийской афористики: изречения из басен, поэм, трактатов, созданных в древней Индии, Изречения эти лучше всего говорят сами за себя и вряд ли требуют обширных пояснений. Ниже будет высказано лишь несколько замечаний об афоризмах вообще и об индийской афористике, некоторые черты, которой определили характер этой антологии.

    Под афоризмом (от греческого aphorismos - букв, «ограничение», «определение») понимают обычно обобщение жизненного опыта, наставление в определенном образе действий, изложенное в сжатой, удобной для запоминания форме. В зависимости от характера традиции - устно-фольклорной или письменной - афоризмы тяготеют, с одной стороны, к типам пословицы, поговорки, с другой- к сентенции, изречению, заповеди (1) Ср. Н. П. Гуля, Дидактическая афористика древнего Египта, Л., 1941, стр. 7 и сл.

    Здесь представлены лишь афоризмы второго рода - о них в основном и будет идти речь.

    Как особый жанр литературного творчества афористика знакома буквально всем народам, имеющим сколько-нибудь развитую письменную традицию. В специальных сборниках или отдельных изречениях она встречается уже в Египте эпохи Древнего царства, в вавилонских клинописных табличках, в древнегреческой поэзии, в скандинавском эпосе. Многие великие писатели отдали дань афоризму - не только как манере письма, но и как жанру (вспомним стихи Феогнида и Саади, изречения Гете и Гейне, «Круг чтения» Толстого).

    Афористика, проблемы которой изучались до сих пор незаслуженно мало, помогает по-новому осветить ряд важных историко-культурных явлений. Нагляднее всего это показывает изучение жизни афоризма в обществе, его места в культуре и истории народа. Достаточно сказать о степени воздействия афоризма на человеческое поведение, о фетишизации отдельных изречений и заповедей, приобретающих при определенных обстоятельствах поистине «магическую» силу. Можно было бы написать целую историю таких, например, фраз, как «Люби ближнего своего, как самого себя» или «Кто не работает, тот не ест» в их передаче от поколения к поколению, в их связях с общественными движениями, с интеллектуальной жизнью разных стран и времен.

    Но общекультурное значение афоризма выступает и при сужении объекта исследования, при рассмотрении афоризма самого по себе-как в закономерностях его выразительных средств: фонетики и ритмики, создающих звуковую ткань изречения, синтаксиса (т. е. принципов сочетания отдельных его членов), так и в свойствах его содержания (т. е. смысловой, семантической стороны

    изречения).

    Здесь мы, прежде всего, встречаемся с упорядоченностью выражения: ассонансы, ритмика, параллелизм членов, лаконизм - все это, вместе или порознь, отличает облик изречения. Не случайно афористическое творчество с давних времен тяготеет к определенным формам поэтического языка (древнегреческий элегический дистих, санскритская шлока, персидский бейт). Не случайно форма выражения приобретает для нас столь большое значение. Каждый легко может испытать на себе, как нарушение устоявшегося, привычного для нас звучания резко сказывается на интенсивности впечатления (попробуем хотя бы заменить «Тише едешь - дальше будешь» каким-либо тождественным по смыслу выражением). С полным правом можно говорить о художественном воздействии афоризма, о его поэтике. То ощущение непреложности выражения, которое отличает эстетическое восприятие (будь то искусство слова, живописи или музыки), действует и в отношении афоризма: именно упорядоченность, «неизбыточность» выразительных средств выделяет его среди ряда адекватных по смыслу сообщений, изложенных разными способами.

    При взгляде на содержательную, смысловую сторону изречения сразу же обращает на себя внимание семантическая емкость афоризма. Можно сказать, что в рамках заданных средств выражения афоризм призван наиболее экономным образом упорядочить максимум содержания. Последнее заключается прежде всего в том; что две (или более) ситуации приводятся здесь в связь друг с другом - изречение раскрывает их взаимозависимость, сходство или различие их функций и т. п. Часто подобное объединение происходит совершенно неожиданно - с помощью образного сравнения, яркой метафоры, соединяющей, казалось бы, несоединимые понятия (например: «Вести беседу с дураком - что причитать в лесу, умащивать труп, сажать лотос в песок…»). С одной стороны, эта богатая образность опять-таки роднит изречения с художественной словесностью. С другой - стремление найти связь между различными явлениями и ситуациями сближает афоризм с научным описанием. Разумеется, формуле, связывающей факты житейского опыта, далеко до формулы, согласующей результаты естественнонаучного эксперимента: понятия, которыми пользуется изречение, лишены строгой определенности научного термина, а связь между ними отнюдь не переводима на язык точного исчисления. И все же, несмотря на принципиальное различие средств, сама тенденция однозначным образом согласовать и упорядочить содержание опыта характеризует и научное творчество, и афористическое. Можно заметить здесь, что уже на заре своего существования наука тяготеет к афористическому типу выражения, подчас полностью сливаясь с афористикой. Таковы изречения Гераклита и Гиппократа, поэмы Парменида и Лукреция, бесчисленные ученые трактаты в стихах (индийские, персидские, греческие, латинские). С другой стороны, не случайно среди авторов известных афоризмов мы встречаем выдающихся ученых - Леонардо да Винчи, Паскаля, Эйнштейна.

    Так определяются непосредственные соседи афоризма, связанные с ним множеством нитей. План выражения роднит его с художественным творчеством, план содержания - с творчеством научным. Афоризм стоит на рубеже искусства и науки, в своем неразрывном сочетании формы и смысла он выступает как связующее звено между двумя основными сферами культуры.

    С давних времен индийская традиция придавала первостепенную важность воспитательной роли литературы, видя в этом ее основную ценность. Отсюда - явственная этико-практическая направленность самых различных литературных памятников древней Индии. Не только конкретные заповеди, но и отвлеченные рассуждения и увлекательные сказки принято было рассматривать прежде всего как средство нравственного совершенствования, как проповедь определенных норм поведения. В духе древнеиндийских методов описания эти нормы были подвергнуты четкой систематизации. Здесь мы назовем лишь некоторые основополагающие понятия, помогавшие многим поколениям индийцев осмысливать и упорядочивать собственную деятельность. Это четыре принципа, четыре жизненные цели, как бы образующие каркас человеческого поведения. Сюда входили дхарма («закон, «долг», «добродетель») - исполнение семейных, общественных, религиозных обязанностей;

    артха («суть», «польза», «выгода») - дела, направленные на приобретение материальных благ, в более общем смысле - вся стратегия житейского поведения;

    кама («любовь»)- удовлетворение чувственных побуждений и

    мокша («освобождение»)- избавление от мирских страстей и заблуждений, познание высшей правды. Первые три: долг, польза, любовь - о разных сторон охватывали все, что делает человек, активно взаимодействуя с окружающим его миром. Традиция призывала разумно сочетать эти принципы в поступках, отдавая долг каждому и ничем не злоупотребляя. Четвертый принцип - «освобождение» - как бы дополнял их, создавая им известный противовес: он исходил не из активного приятия жизни, а из стремления преодолеть жизненные противоречия в пассивном размышлении и созерцании. Последнее нередко выдвигалось как основная цель человека на исходе жизни. При этом здесь имелось в виду освобождение от цепи существований, через которые, согласно воззрениям индуизма, проходят смертные, воплощаясь во все новых образах, в зависимости от поступков, совершенных в предыдущих рождениях (закон карлы). Четыре принципа помогали описывать не только поведение, но и литературные памятники согласно преобладающей в них тенденции, причем как специально дидактические произведения (например, наставления в дхарме - дхармашастры, в артхе - Артхашастра и т. д.), так и повествовательные. Все это в известной мере объясняет афористичный характер древнеиндийской литературы, обилие изречений, рассеянных в самых различных текстах. Изречения эти, как правило, изложены стихами, чаще всего-излюбленным размером эпической поэзии, шлокой (два шестнадцатисложных стиха со схемой: - -

    _ s»: N_, ____________________ »

    другими, более сложными и вычурными размерами.

    Мы встречаем афоризмы уже в древнейших памятниках индийской словесности: в гимнах Ригведы, складывавшихся, возможно, в III-II тысячелетиях до н. э.; в комментариях к этим гимнам, прежде всего комментариях отвлеченного, умозрительного характера - упанишадах, ранние из которых (такие, как, например, Брихадаранъяка и Чхандогья) были созданы, по-видимому, около VIII-VI вв. до н. э. Целую литературу изречений дают канонические буддийские тексты, оформлявшиеся в V-III вв. до н. э.,- прежде всего вторая часть канона Сутта-питака («Собрание текстов»), в особенности пятый ее раздел, Кхуддака-никая («Собрание кратких поучений»), включающий, в частности, Сутта-нипату и Дхаммападу. Богат афоризмами грандиозный эпос Махабхарата (наиболее характерны в этом отношении такие его части, как Бхагавадгита и Мокшадхарма). Многочисленными изречениями пересыпают свои речи герои сказок, оправдывая свой образ действий, вразумляя собеседника и.т. п. Среди сборников таких сказок назовем джатаки - сказания о рождениях Будды (около III-II вв. до н. э. и более поздние обработки); Панчатантру, или «Пять книг» (около III - IV вв. н. э.),- кстати, традиция относила ее к разряду наставлений в политике и разумном поведении (нитишастра); Хитопадешу, или «Полезное наставление»,-одну из более поздних (X-XIII вв.) обработок Панчатантры; «Жизнь Викрамы, или тридцать две истории царского трона» (около XI в.); «Семьдесят рассказов попугая» (XII-XIV вв.) и др.

    Яркие изречения можно найти в ученых трактатах (шастрах, сутрах)- наставлениях в различных отраслях знания, например в «Законах Ману» (около II в. до н. э. - II в. н. э.), в Артха-шастре, или «Науке политики», которую приписывали советнику царя Чандрагупты Каутилье, иначе Чанакье (конец IV в. до н. э.); в Камасутре, или «Науке любви» Ватсьяяны (около III-IV вв. н. э.).

    Известны и целые сборники афоризмов. Наиболее знаменитый из них - триста стихотворений Бхартрихари (возможно, 1-я половина VII в. н. э.); в известном соответствии с приведенной выше классификацией он делится на три части: «Сто стихов о житейской мудрости», «Сто стихов о любовной страсти» и «Сто стихов об отречении». Среди, по-видимому, более поздних произведений - стихотворения Бхаллаты, «Сто стихов о покое» Шиль-ханы. Отдельные собрания традиция приписывала упомянутому выше Чанакье. Уже на рубеже нового времени составляются обширные своды изречений из классических памятников: антологии

    Шарнгадхары ( 1363 г,), в которой сохранилось 4689 афоризмов; Валлабхадевы (около XV в.) - 2527 афоризмов - и некоторые

    другие.

    Трудно охарактеризовать в немногих словах все эти изречения, представленные отчасти в настоящем сборнике, - они затрагивают самые различные стороны человеческих отношений: имущественные, политические, чувственные, духовные. Читатель встречается здесь с незнакомыми, подчас чуждыми ему обычаями и взглядами. Перед ним встает жизнь далекого общества древней Индии со своеобразными семейными и религиозными установлениями. Общество это строго разделено на касты, высшие из которых - жрецы-брахманы и воины-кшатрии - были носителями литературной традиции, сохранившей нам эти изречения. Этот уклад и нравы, столь отличные от наших, неизбежно вызывали к жизни мысли, с которыми сегодня согласится отнюдь не каждый (взять хотя бы отдельные представления о взаимоотношениях господина и слуги или о женщине и ее роли в семье). При этом не все мысли согласуются и друг с другом (такова, например, явная противоречивость рассуждений о пользе усердия и о бесплодности усилий) - возможное отражение специфичных черт индийской дидактики, как говорилось уже, объединяющей в себе противоположные принципы поведения. Вместе с тем исключение подобных «несовместимостей» представлялось далеко не лучшим решением вопроса - читатель увидел бы неполную, по сути дела искаженную, картину древнеиндийской мысли, не получил бы представления о многих характерных ее образцах.

    Гораздо важнее подчеркнуть здесь другое - как близка нам значительная часть этих изречений. Они не только переносят читателя в мир, отделенный от него тысячами лет, - они возвращают читателя самому себе, заставляют взглянуть на собственные намерения и дела, они оценивают уже его собственное поведение. Не стоит приводить примеры, каждый легко найдет их сам. Укажем здесь лишь на одно непосредственное проявление этой обще человечности - обилие параллелей, которые находят себе древнеиндийские мысли в афористике - устной и письменной - разных стран и веков. Перечень подобных совпадений сам по себе составил бы целую книгу. Вот, например, такое изречение: «Кого боги задумали погубить, того они лишают рассудка» - сюда оно вошло из Махабхараты, а европейский читатель давно уже знает его из другого источника - древнегреческой трагедии, пожалуй не уступающей в старшинстве своей индийской параллели. Вот другая мысль, тоже из Махабхараты: «Не делай другому того, что было бы неприятно тебе самому». Эту заповедь, которой трудно найти равную по нравственной высоте и логической стройности, мы встречаем у Конфуция, у Аристотеля, в Книге Товита; именно этими словами, согласно преданию, ответил две тысячи лет назад Гиллель, когда некий язычник попросил передать ему сущность иудейского вероучения за то время, что он устоит на одной ноге. Мысль Бодхисаттвы о том, что нельзя быть счастливым, если другой несчастлив, вновь выразил устами своих героев Достоевский и повторял Малер. А вот слова Эйнштейна, звучащие как перифраз заключительных строк этой книги: «Я чувствую себя настолько солидарным со всем живущим, что для меня безразлично, где начинается и где кончается отдельное» (Передано Максом Борном в его «Воспоминаниях об Эйнштейне». См. М. Борн, Физика в жизни моего поколения, М., 1963, стр. 391.)

    Основными источниками этого сборника послужили Махабха-рата, Паннатантра, Хитопадеша, «Жизнь Викрамы», упанишады, Сутта-нипата, Бхартрихари, «Законы Ману» и некоторые другие тексты на языках древней Индии - санскрите и пали. Были широко использованы изречения, собранные и изданные О. Бетлингком (InJische Spruche, Th. I-III, 2 Aufl., St. Petersburg, 1870-1873).

    Источник каждого отдельного афоризма в настоящей антологии не указывается. К этому побудила нас, прежде всего невозможность сколько-нибудь последовательно провести данный принцип. Дело в том, что индийские изречения - буквально или с незначительными вариациями - зачастую одновременно встречаются в разных источниках: отдельных сборниках сказок, Махабхарате, у Бхартрихари и т. п. Чтобы распределить подобные свидетельства в порядке старшинства и установить первоисточник каждого афоризма, потребовалось бы предпринять ряд специальных текстологических исследований - задача весьма сложная, часто (если учесть состояние древнеиндийской хронологии) вообще невыполнимая. В большинстве случаев перед нами по сути дела анонимные изречения, переходящие из произведения в произведение; нередко они освящаются именем того или иного древнего авторитета (легендарного законоучителя Ману, Чанакьи и т. д.), что отнюдь еще не решает проблемы действительного авторства. Ссылки же на все или даже основные текстовые параллели лишь загромоздили бы издание, отнюдь не преследующее научных целей, и без дополнительных пояснений мало что дали бы читателю.

    Стремясь по возможности: точно передать мысль оригинала, мы переводили текст прозой и, как правило, вынуждены были - что, впрочем, представляется неизбежным - жертвовать некоторыми выразительными средствами. Там, где буквальный перевод звучал чересчур тяжело, мы прибегли к более свободному переводу, разумеется, стремясь сохранить смысл высказывания. Некоторые источники собранных здесь афоризмов уже появлялись на русском языке - отдельные толкования были нами: учтены при: подготовке настоящего издания. Прежде всего это относится к переводам П. А. Гринцера («Жизнь Викрамы»); Б. Л. Смирнова (отдельные части Махабхараты), В. Н. Топорова (Дхаммапада).

    В заключение - о распределении материала. В основу здесь была положена уже упомянутая классификация по четырем принципам: дхарме, артхе, каме и мокше, куда мы ввели некоторые частные подразделения. Ряд афоризмов, как увидит читатель, в силу своей содержательной емкости выходит за рамки одного принципа, затрагивая, скажем, области дхармы и артхи или дхармы и мокши (например, мысли о человеколюбии и самоотречении). Помещая афоризм в том или ином разделе, мы и сомнительных случаях пытались учитывать контекст и тенденцию данной мысли (напутствует ли она в практической деятельности, в нравственном долге, в отказе от действия и т. д.). Разумеется, здесь, как и в системе условно введенных нами рубрик, едва ли удалось избежать недостатков. И все же, думается, композиция настоящего сборника имеет и известные преимущества. Главное из них: изречения по возможности поданы в соответствии с важными канонами создавшей их культуры. А это налагает полезные ограничения на неизбежную субъективность составителя и увеличивает познавательную ценность книги.

    Выражаю глубокую признательность О. Ф. Волковой, П. А. Гринцеру, Е. А. Суриц за ценные советы.